Через десять минут все наши танки возвращаются. Бегу им навстречу. Обнимаю, целую танкистов и разведчиков.
Подсчитываем потери и трофеи. Итог больше чем радостный: ни одного убитого, четыре разведчика ранены, а захватили мы восемь пленных, среди них фельдфебель и унтер-офицер.
Ищу пулеметчика, которого мы «давили» гаубицей. Вот он, рядовой Гилль. Дрожит от страха.
Через переводчика допрашиваю его:
— Каких мест уроженец?
— Из города Дрездена.
— Когда взят в армию?
— В сорок втором.
— Чем занимался до того?
— Работал на заводе там же, в Дрездене. Рабочий.
— Почему же так защищаешь Гитлера?
— Я ею не защищаю. Черт с ним. Я социал-демократ.
— Так почему же так упорно дрался против русских?
— Я выполнял приказ офицера, да и нам говорили, что русские пулеметчиков в плен не берут.
— Сволочь ты фашистская, а не рабочий. Вон наших людей поранил.
Пленные в один голос заявили, что Гитлер приказал удерживать Дорогобуж любой ценой. За отход — расстрел на месте.
Сажаем немцев в машину и отправляем в штаб армии. По телефону сообщил об этом командарму.
— Врешь! — восклицает Поленов.
— По-моему, за мной этого не замечалось.
— Неужели восемь пленных? — сомневается командарм. — Так и можно докладывать командующему фронтом?
— Конечно можно.
— Ну ладно, посылаю машину навстречу и докладываю во фронт.
* * *
Через несколько дней дивизии было приказано выйти из боя. В районе Б. Деревенщики дивизия отдыхала около десяти дней. Там были вручены награды многим отличившимся в боях. А к знаменам 93-го гвардейского стрелкового и 62-го артиллерийского полков прикрепили ордена Красного Знамени.
В апреле нашу дивизию передали из 5-й армии в 10-ю гвардейскую, которая формировалась в районе Вязьмы. Военный совет нас очень тепло проводил. Получив дополнительное вооружение, пополнение людьми, дивизия, как и вся армия, начала усиленную подготовку к летним боям. Внимательно следили за нашей учебой, постоянно заботились о бойцах и командирах дивизии командарм генерал-лейтенант Трубников и член Военного совета армии генерал-майор Доронин.
В мае я объехал окрестности Вязьмы, кустарник, в котором мы скрывались в октябре 1941 года после пересечения шоссе Вязьма — Минск, место переправы через реку. Трудно передать те чувства, которые охватили меня... Скелеты лошадей, разбитые повозки и пулеметные тачанки. Сохранились и останки людей. Сердце сжалось от боли.
Через несколько дней я возвратился сюда с ротой саперов. Похоронили боевых друзей. В горестном молчании застыли мы у дорогих могил после окончания этой печальной работы. Мы даже не могли установить имен героев — документы не сохранились...