Восемь минут (Фаркаш) - страница 4

Утром опять появилась та женщина. Появилась без какого-либо предупреждения. Старик вышел в кухню, и женщина оказалась там. Наверное, у нее был ключ от входной двери. Старик и на сей раз не стал ей пенять: дескать, могла бы сказать заранее, что собирается прийти, ведь, в конце концов, для них, может быть, ее приход совсем некстати. Но, раз уж она тут, пускай, смирился Старик, занимаясь своими делами, будто был один. В этом не содержалось ничего, что кто-то мог бы посчитать оскорбительным или обидным: а как еще он должен себя сейчас вести? Ее присутствие его не стесняет, ему ничего от нее не надо… Женщина же, по всей видимости, при его появлении почувствовала себя не в своей тарелке: она нервно вертела в пальцах зажигалку и испуганно, словно напоследок, сделала глубокую затяжку. Она сидела за столом, спиной к балкону, на том месте, где обычно сидел Старик, — но сейчас это не имело значения, потому что Старик как раз готовил завтрак: он всегда делал это до того, как проснется Старуха. Если он занимается своим обычным делом, то с какой стати ему вести себя как-то по-другому, из-за того только, что в кухне сидит какая-то посторонняя женщина. Женщина что-то произнесла; да, точно, сказала что-то… кажется, насчет того, что не хочет входить в комнату с сигаретой. Старик пропустил ее слова мимо ушей: он был занят приготовлением завтрака. Женщина докурила сигарету до фильтра, нервно раздавила ее в пепельнице, вскочила со стула и, шагнув к Старику, бросила: «Г. умер». Старик как раз наливал в чайник воду; наверно поэтому женщина повторила свою фразу еще раз. Вода, громко бурля, толстой струей лилась в чайник; Старик всегда наполнял его доверху, так как утром пил много и вообще горячую воду любил. Женщина не отходила, мешая Старику заниматься своим делом. «Ты меня слышишь?» — спросила она, совершенно излишне: конечно же, он слышал, она же дважды произнесла свою фразу. Очевидно, она считала, что Старик должен ей ответить. А что ему было ответить? Умер и умер, думал Старик. Старый, вот и умер. Женщина еще некоторое время оставалась в кухне. Старик обнаружил это, когда она заявила, что уходит. Он кивнул: конечно, пускай уходит, ему ничего не нужно. В самом деле, ему ничего не было нужно, все, что требовалось, находилось под рукой. Он пошел, шаркая ногами, на другую сторону кухни, взял из стеклянного блюда два яблока, подержал их и, поджав губы, подумал: то, что он осязает сейчас — гладкую прохладу желто-зеленой кожицы, тяжелую, чуть рыхлую, как чувствовалось даже через кожицу, спелую плоть плода, — Г. ощущать уже неспособен. Недоступно ему ощущать и то, как с едва слышным хрустом, или скорее шелестом, отделяется под острием ножа кожица от плоти, ровной широкой спиральной лентой ложась на зеленую пластмассовую доску. Очистив яблоки, Старик снял с крючка терку, поставил ее в приготовленную глубокую тарелку и короткими быстрыми движениями натер яблоки. Время от времени он поворачивал яблоко, сразу начинающее приобретать коричневый цвет, другим боком. Прежде чем выбросить сердцевину, он слизнул с нее комочки налипшей мякоти, затем, переложив терку в левую руку, ополоснул освободившуюся правую и тупой стороной ножа счистил оставшуюся на терке мякоть в тарелку. Положив нож и терку в раковину, снова пересек кухню и подошел к стоящему у стены низенькому кухонному шкафчику, на котором, позади стеклянного блюда, стояли плошки с зернами. Взяв в одну руку две небольшие банки, в другую — большую коробку с толстыми стенками и плотно закрывающейся крышкой, вернулся к тарелке с натертым яблоком. Сначала взял ложку зерен из большой коробки, потом по неполной ложке еще из двух банок. Зерна тремя правильными пирамидками лежали на яблочной кашице, почти полностью закрывая ее. Из шкафчика на стене Старик взял белую, расширяющуюся кверху кружку — утром он всегда пил из нее, потому что чай в ней, из-за ее формы, остывал быстрее — и налил в нее кипятка. Потом взял тарелку с тертым яблоком и зернами, отнес ее на стол. Справа от тарелки поставил кружку с кипятком и сел. Не туда, где сидел обычно, хотя на его месте уже никого не было, а напротив, лицом к балкону и к свету. И чайной ложечкой, двигаясь от краев к середине, стал перемешивать зерна с тертым, пустившим сок яблоком. Разноцветные зерна, пропитываясь яблочным соком, постепенно темнели, теряли легкость, подвижность и уже не разбегались туда-сюда, а прилипали друг к другу, к ложке, к стенкам тарелки. Старик основательно перемешал массу, потом, взяв немного на чайную ложечку, попробовал. То, что надо, говорил он себе каждое утро. На какое-то мгновение он вспомнил Г. и фразу, которую произнесла женщина. Что спорить: Г. этот вкус не смог бы уже оценить. Совершенно исключено. И точно так же обстояло бы дело, если бы речь шла о чем-нибудь другом, похожем или пускай совсем непохожем на тертое яблоко с зернами. Г. все равно не ощутил бы вкуса. Не ощутил бы — потому что умер.