И вдруг осознала, что это несет лишь облегчение.
– Волнуешься? – спросила Софи, встретившись с Элис взглядом в роскошно обрамленном зеркале.
– Все в порядке, – ответила Элис и попыталась сдержать улыбку.
– Странно будет делить дом на троих?
– Ты имеешь в виду Седрика? Нет, конечно! Он всегда был мне другом, поэтому замечательно, что у них с Гестом хорошие отношения. Я мало кого знаю из круга Геста и очень рада, что в новой жизни рядом со мной будет старый друг.
Софи пристально посмотрела ей в глаза. Как показалось Элис, с удивлением.
Наклонив голову к подруге, Софи сказала:
– Ну, ты всегда все делала хорошо! Думаю, что мой брат будет счастлив иметь такого товарища, каким ты ему всегда была! А я вряд ли сделаю тебя красивей, чем ты сейчас. Ты выглядишь такой счастливой. Ты и вправду счастлива?
– Да, так и есть, – уверила ее Элис.
– Тогда я ухожу, желаю всего наилучшего. Спокойной ночи, Элис.
– Спокойной ночи, Софи.
Оставшись одна, Элис села перед зеркалом. Взяла щетку и еще раз провела ею по своим темно-рыжим волосам. Эта женщина в кружевном пеньюаре ей едва знакома. Все-таки мать напудрила ее весьма искусно – веснушки почти не видны, и не только на лице, но и на груди и плечах. Элис подумала, что ей остался один шаг до той жизни, которую она даже не могла вообразить с тех пор, как перестала быть мечтательным ребенком. Внизу музыканты играли последнюю песню с пожеланиями спокойной ночи. Окно в спальне было открыто. Элис слышала, как разъезжаются гости. Она пыталась набраться терпения – ведь Гест должен оставаться внизу, пока не проводит всех. Наконец она услышала, как в последний раз хлопнула дверь и ее родители пожелали доброй ночи отцу Геста. Ну вот, все ушли, Элис была в этом уверена. Она вновь спрыснула себя духами. Отъехали две кареты. Элис задула половину ароматических свечей, и комната погрузилась в сумрак. Внизу все затихло. В спальне, освещенной свечами, полной благоухающих цветов в изысканных вазах, новобрачная ждала своего мужа. Ждала с сильно бьющимся сердцем, прислушиваясь, когда же прозвучат на лестнице его шаги.
Она ждала. Ночь становилась все темнее. И холоднее. Элис накинула мягкую шаль и пересела в кресло у очага.
Смолк стрекот вечерних насекомых. Крикнула одинокая ночная птица. Ожидание сменилось беспокойством, беспокойство – тревогой, а потом и недоумением. Пламя в очаге угасало. Элис подбросила еще полено, задула свечи в извилистых серебряных канделябрах и зажгла другие. Она сидела, поджав под себя ноги, в мягком кресле у очага и ждала, когда придет ее жених, чтобы предъявить свои права на нее.