Утром. Все – утром!
Ох, черт, забыл! Что там папа сказал насчет пистолета? А я как-то и… дурак! Я дурак! Надо менять систему мыслей. Теперь я живу в постапокалиптическом мире, эдакий Фоллаут. И мне нужно опасаться. Кого опасаться? А вот того же Вадика. Он ведь меня ненавидит. А теперь, когда власти нет, закона нет – у него руки развязаны.
О-о-о… теперь его время! Время беспредельщиков! Папа правильно мне сказал – надо вооружаться.
Пошел к шкафу, пошарил… есть! Вот она – «Капитал»! Да, папа шутник! Что может быть капиталом для военного? Во что он вложится? В оружие, конечно. И теперь этот «капитал» дороже всяких денег. Деньги – мусор, их есть не будешь, из них не выстрелишь. А вот пистолет…
Раскрыл, секунд пять смотрел, затем аккуратно достал из вырезанного в страницах ложа мирно спящий там пистолет. Тяжелый, черный, с красивыми красно-коричневыми пластиковыми щечками рукояти. В центре щечек – звезды.
Почему-то удивился – не такой уж и большой он, этот пистолет. Или я вырос? Когда мы с папой ходили в тир и он учил меня стрелять, мне казалось, пистолет тяжелый, огромный, как киношный большевистский маузер. Наверное, я вырос – теперь пистолет лег в мою руку легко и приятно, рукоять сделана будто специально для меня.
Выщелкнул магазин – как ни странно, он был полон. То ли всегда был полон, то ли папа успел его набить в связи с событиями. В патроннике патрона не было.
Пошарил еще – нашел картонную коробку с патронами и запасными магазинами. Три магазина и две коробки с патронами. Пересчитал – в каждой шестнадцать штук. Итого тридцать два, и в магазине восемь – всего сорок штук. Хватит пострелять, если что. Да, против автомата не катит, но если докопается шпана вроде Вадика… милое дело!
Задумался. Смогу ли выстрелить в человека? Думал недолго… Смогу. После того как я щупал шеи моих родителей, после того как накрыл их простыней, поцеловав в лоб, смогу. Я смогу!
Особенно в такого, как Вадик. Он заслуживает смерти, мразь! Я про него наслушался… Думал, врут, но он сам мне сознался. Вернее, похвастался. Мол, знать мало, пусть еще докажут! Даже вспоминать не хочется! А я ведь с ним почти дружил, идиот! Он даже дома у нас бывал, маме понравился – вежливый, культурный. И только папа потом сказал: «Нехорошие у него глаза. Твое дело, сынок, но парень этот нехороший. Осторожнее с ним!»
И папа, как всегда, оказался прав. Вадик вдруг решил поделиться радостным впечатлением, после того как расстрелял собаку, привязанную на цепь, из поджига, а когда та, израненная, спряталась в конуру, сжег живьем. И рассказывал это, едва не пуская слюни, с радостно восторженным лицом идиота.