— Быстрее, Таня, — нетерпение захватило меня, хотя куда было спешить — снимки еще глянцевались — но я просто не мог сидеть на одном месте.
Таня позвонила через двадцать минут и сообщила мне все, что требовалось. Я уже готов был уходить.
— Может быть теперь, ты объяснишь, что случилось? — спросила она.
Милая Таня, если бы ты была не так вышколена своим засекреченным шефом, требующим, как в армии: сначала исполнить команду, а обсуждение — потом, если бы ты была чуточку настойчивее, хитрее, ты бы расспросила меня, и тогда бы диктовала номера телефонов. Или не стала бы диктовать, чтобы уберечь меня и себя от опасности.
— Он у меня на крючке, — сказал я, плохо сдерживая возбуждение.
— Он?! Ты сумасшедший! Ни в коем случае не делай этого! Ты же сам говорил, что мы не будем залезать в такие истории. Он очень опасен. У тебя не получится…
— Получится! — крикнул я и повесил трубку. Не так надо было меня отговаривать.
На Московском вокзале я закрыл пакет с фотографиями в автоматическую камеру хранения, нашел одиноко стоящую телефонную будку. Из трех номеров я выбрал один наугад и попал с первого раза. Мелькнуло: «Хороший знак!»
Он назвал свою известную фамилию.
— Шантажист, — представился я.
Он опешил, наверное, но потом собрался и выговорил:
— Что вам угодно?
— У меня есть компрометирующие вас фотографии. Вы найдете их на Московском вокзале в камере хранения, — я назвал номер и код камеры. — пошлите туда кого-нибудь побыстрей, а я перезвоню вам через час, и тогда мы обо всем договоримся…
— Дорогой мой, у вас большие уши? — вдруг перебил он меня.
На этот раз опешил я, хотя отвечать и не стоило.
— Не жалуюсь…
— Но я все равно их вам подрежу.
— Предупреждаю, — опять затараторил я давно затверженный текст, — если вы вдруг не захотите выполнить наши условия, мы передадим эти сведения вашим врагам — они не плохо отвалят за это. Если со мной вдруг что-нибудь случится, все сделает мой помощник…
Дальше Х не стал слушать, повесил трубку. Капелька пота быстро потекла у меня по спине, неприятно охлаждая кожу.
Ровно час я проездил по городу и позвонил из таксофона снова.
— Ну как? Производит впечатление? — спросил я.
На другом конце линии Х почмокал губами. «Пошел на примирение», — успел подумать я, но ошибся.
— Как вам сказать… — опять чмоканье. — Я полагал, будет что-нибудь интересней. Так, значит, это вы тот знаменитый фотограф-шантажист? Но все равно я вам скажу: вы уже труп, дорогой мой. И ваш помощник. Да. И попрошу больше меня не беспокоить. Был фотограф, стал мертвый фотограф.
В сердце екнуло, в трубке — гудки.