Первым делом я ринулся в банк и снял свои сбережения с текущего счета. Удивительно устроен человек: в зеркале заднего вида мне мерещился белый «БМВ», в банке я пугался любого блеска лысины, но с деньгами я расстаться не мог. Все мои действия походили на работу автомата, которому нужно было спасти деньги и свою шкуру — больше он ни о чем не думал.
Затем я рванул из города.
С трудом вспоминаю эту бешеную гонку. Я был как будто в забытьи, я гнал свой «Жигуленок» на максимальной скорости, и замирал от страха, стоило какой-нибудь крутой машине догонять или перегонять меня.
Опомнился я только после трех часов езды где-то за Лугой. Автомобилей на шоссе заметно поубавилось, и затеряться среди них стало сложно. А мне хотелось исчезнуть, раствориться в толпе, быть таким же, как все, чтобы не гонялись за мной крутые парни. И тогда я свернул на какую-то пыльную проселочную дорогу, и через несколько минут в зеркале заднего вида шоссе исчезло. Погони, конечно, не было, но я еще долго на полной скорости, гробя машину, трясся по ухабам. Дорога петляла по причинам известным одной только ей. Заходящее солнце было от меня то слева, то справа, но больше всего оно или пряталось за непроницаемой стеной леса или вдруг неожиданно выныривало прямо передо мной ярким слепящим шаром. И от этого, и от того, что с обеих сторон меня обступали то желтеющие ржаные поля, то не скошенные луга, то леса: еловые, дремучие — в низинах, и реденькие, веселые, березовые — на горках, а чаще сосновые, строгие, чистые, величественные в своей стати; а впереди была убегающая за новый поворот и требующая постоянного внимания дорога — от всего этого успокоилось сердцебиение, взгляд расстался, наконец, с видением уходящей вверх лестницы, руки, сжимавшие руль, перестали дрожать. Теперь, если я и смотрел в зеркало заднего вида, то только затем, чтобы насладиться ускользающим штрихом, умело сотворенным природой.
Тогда, наверное, я впервые понял, но еще не осознал, что попал в совершенно другой мир. Помню, в детстве, в пионерских походах он приоткрыл мне часть своей красоты, но был забыт мною в суете городской жизни. Да и не только в красоте дело. Что-то еще, неясное, необъяснимое завлекло меня сюда — неужели тот банальный зов предков, неужели то, что пращуры мои когда-то вышли из этих дремучих лесов, и теперь, в минуту опасности я вернулся туда. Не знаю. Все было ново, незнакомо мне: и деревья, ни в какое сравнение не идущие с чахлыми городскими, и избы в деревнях, которые я пролетал одним махом — что там деревня: одна улица, с двух сторон дома. И даже люди были другие с первого взгляда. Вот они, приставляя ладонь ко лбу, чтобы не мешало заходящее солнце, смотрят мне вслед. «Не к нам ли? — думают, наверное. — Нет, дальше покатил».