— А, встрепенулся! — радостно воскликнул лысый. — А то я уж подумал, что с покойником разговариваю. Это, наверное, наши герои возвращаются… Классные я им прозвища дал, а?
И, правда, в комнату ворвались Кнут и Жемок, веселые, довольные.
— Что так быстро? — сразу же поставил их на место резкий вопрос лысого; и снова искры гнева из глаз — с подчиненными он не церемонился.
— Долго ли умеючи. Там квартирка, что собачья конура, — ответил Жемок. — Один ищет, другой — с бабой. Потом наоборот: один — с бабой, другой…
— Тоже с бабой, — вставила девица.
Заманихин заревел медвежьим рыком, задергался на веревке. Бросился бы, разорвал, а так раскачался только на крюке.
— Экие вы удальцы из ларца, — усмехнулся лысый. — Нашли что-нибудь?
— Не-а. Нет там ничего, ни писем, ни фотографий.
— А черновики?
— Да там, шеф, в этих черновиках сам черт ногу сломит, даже тебе ничего бы не найти. Непонятно он пишет, не разобрать.
Лысый аж зарычал, и отчет пошел быстрее:
— Ты только не волнуйся, шеф. Мы все обыскали, почерк фотографа мы знаем по картотеке. От него там ни записки, ни строчки. Это точно, — воскликнул Жемок.
— Точно, шеф, — вторил ему Кнут.
— Надо было мне поехать, — вставила девица.
— Да, надо было. Моя ошибка. Ведь думал и этих олухов надо когда-то к самостоятельности приучать. А они — бабу увидели!
И снова бессильно забился Заманихин. О, моя Надюша, что с тобой? Как мне теперь смотреть тебе в глаза?
— Скоро ты увидишь свою Надюшу, скоро, — с этими словами лысый подошел к нему и милосердно остановил его, чтобы не раскачивался. То ли лысый мысли читал, то ли Заманихин в голос крикнул. — Что твоей Надюше будет, она ведь женщина, все стерпит. Как там у Некрасова: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». А в Великую Отечественную? Чего только женщины не натерпелись. Знаешь, как наши бабы по взводу фрицев на себя брали. И кстати, вот наша Ляля не даст соврать, — махнул он в сторону девицы, — сексуальные причиндалы этих героев оставляют желать лучшего. Так что жена твоя мечтать о них не будет.
Молодцы промолчали.
— Ладно, снимайте его, — хлопнул лысый в ладоши. — Будем считать, что ты, Павел свет Петрович, ничего не знаешь. Мы теперь и сами это видим. Слишком неравноценны те сведения, которые мы хотим получить, и та цена, которую ты уже заплатил. Как известно: доверяй, но проверяй. И то хорошо, что живой остался. Как говорили на моей прежней работе: извините, служба.
Заманихина отвязали, и он тут же бросился в бой, но куда там — руки, как у тряпичной куклы — не слушались. Миг — и он был прижат к полу.