Конвульсивные пальцы старика занялись скруткой второй цигарки, по готовности которой заложили её за ухо вместе с первой, после чего извлекли носовой платок размером с кухонное полотенце. И пока Акакий дрожащим голосом излагал печальную историю своего унижения на службе, он вдумчиво продувал себе носовые каналы. Когда Акакий наконец замолчал, старик аккуратно сложил платок и спрятал его в карман рубахи, после чего достал из рукава короткий овощной нож. Плавно кивая головой, он стал срезать с круглого ломтя сыра тонкую корку, обрезки которой затем совал в рот и обгладывал. Немного погодя, он сказал, – У меня есть для тебя один совет.
Стаднюк, будучи рекордным старожилом этого многоквартирного дома, был при этом нетленным ходячим артефактом, которому для знания истории не нужно было пересматривать кинохронику – она прокручивалась у него голове, ведь он был её очевидцем. В его активе было пятьдесят два года стажа на Первом государственном подшипниковом заводе, начиная с самого его открытия. За это время сменилось несколько поколений правителей – Керенский, Ленин, Троцкий, Сталин, Хрущев, – а он, простой человек из толпы, всех их пережил. Один бог знал, сколько ему было лет или как ему удавалось так здорово жить. Был он широк в плечах, держался уверенно и непринужденно. Голова его была лыса как бильярдный шар, а неоднократно переломанный нос по форме напоминал вопросительный знак. Он вдруг залился смехом, прозвучавшим как шелест ветра в траве.
– Знаешь что, Акакий Акакиевич, – заявил старик, едва сдерживаясь, – ты, конечно, славный парень, но ты – дурак. – Он смотрел Акакию прямо в глаза, так же жёстко и бездушно, как смотрит на свою жертву каймановая черепаха. – Да, дурак, – повторил он. – Разве ты не знаешь, что всем уже начхать на все эти партийные идеалы? Нет? Ты слепой что ли, сын мой? Где я, по твоему, добыл всё это? – спросил он, воинственно кивая в сторону своей продуктовой сетки.
Акакий дёрнулся словно от пощёчины – на языке уже были слова «Изменник! Оборотень!» – но старик опередил его: – Совершенно верно, вымутил на черном рынке. Надо быть последним дураком, чтобы не ходить туда и не добывать все, что удастся. Ведь уже и ослу ясно, что никакие парткомы ни хрена вам не дадут.
– Вон из моей комнаты, Стаднюк! – вскричал Акакий. Его сердце чуть не выпрыгивало из груди. – Простите меня, но уходите, пожалуйста.
Старик устало встал и собрал свои вещи. В коридоре он приостановился и покореженный его нос в сумраке светился словно что-то покрытое люминесцентным составом. – Хочешь знать, за что они так ненавидят тебя, Акакий Акакиевич? А за то, что считают тебя ретроградом, фарисеем и винтиком партии. За то, что ты мозолишь им глаза в этом треклятом пальто, болтающемся на тебе как рубище на святом мученике. Вот за что. – Покачав головой, старик развернулся и скрылся во мраке коридора.