Неприглядное это зрелище, когда плачет мужчина, да еще такой бессердечный грубиян, как Гарри. Кто-то стал его утешать, говоря, что это не его, мол, вина, по Одноглазый не успокаивался.
— Там, впереди, стрелки и семафоры станции Бенсонс-Вэлли, — всхлипывал он. — Если они даже проедут Локоть Дьявола, им все равно крышка!
И он стал судорожно рыдать. Но когда кто-то изо всей силы заорал снова: «Берегись! Она возвращается!» — Гарри проворнее всех кинулся на боковую площадку.
И ведь в самом деле — они возвращались! Вернее, бежала назад вагонетка. Когда она снова проскочила мимо нас — в обратном направлении, я увидел, что Спарко и Фредди на ней уже не было. Вагонетка пролетела через мост взад-вперед восемь раз, а затем остановилась на самой середине.
Все заговорили, перебивая друг друга, и каждый высказывал свое мнение о судьбе Спарко Ругателя и Фредди Живоглота. В конце концов решили, что они дождались, когда вагонетка потеряла скорость на подъеме перед Бенсонс-Вэлли и как-то ухитрились спрыгнуть. Одноглазый Гарри опомнился и стал грозить, что уволит их, сделает из них котлету, убьет на месте…
В это время зимнее солнце пробилось сквозь туман и осветило вершины холмов. Я посмотрел на запад и вдруг увидел на багровом фоне заходящего солнца два черных силуэта, — они двигались по железнодорожной колее, похожие на гигантских ощипанных петухов.
Они приближались. И было уже видно, что Спарко, поглядывая снизу на своего долговязого приятеля, что-то ему выговаривает. Жаль, нам не было слышно с такого расстояния, что он говорил. Мы явно упустили величайший образец сквернословия, какое ласкало когда-либо человеческое ухо.
После того как Одноглазый Гарри досыта наругался и уже устал стыдить и проклинать Фредди и Спарко, они рассказали, что действительно на подъеме соскочили с вагонетки и кубарем покатились куда-то в бездну через кусты, каменные россыпи и пни.
Нет, они не очень-то ушиблись, уверяли оба, и Спарко подтвердил это ругательством средней сложности.
Надеюсь, когда пассажиры, едущие в комфортабельных вагонах поезда, будут проноситься над Мэлдон-Уэйр, они вспомнят о поте и труде, затраченных бесстрашными людьми, которые ремонтировали этот мост.
— Я такой же, как прежде, — говорил Дарки, ударяя себя в грудь.
Он смеялся, закидывая голову, и стучал пустой пивной кружкой по стойке, но и смех его шел не от сердца.
— Эй, налей-ка еще! — приказал он бармену.
Дарки и Эрни Лайл постоянно заходили в «Королевский дуб», возвращаясь с шахты на окраине города, где уголь добывался открытым способом. Они умывались там перед уходом домой, но въевшаяся в кожу угольная пыль упорно держалась за ушами, в глазных впадинах, под ногтями.