К середине вечера в походке его наметился крен, речь стала несколько неразборчивой, а настроение драчливым.
Приближался последний заезд; мы ничего не выиграли пока, но если бы Граф Орлов пришел первым, дело было бы в шляпе. Мы слушали затаив дыхание. Наша лошадь до самой финишной прямой шла третьей. Вот диктор объявил, что Граф Орлов, шедший за лидерами, сделал рывок.
— Ну, давай, давай, кляча несчастная! — завопил Арти в исступлении.
Но Граф Орлов пришел к финишу, отстав от лидера на целую шею.
— Ничего, легко досталось — легко и расставаться! — сострил я с притворным смирением.
— Само собой! — сказал Арти. — Что для нас какие-то несколько фунтов!
И вдруг он пришел в ярость:
— Это все ты, дурья башка!
Он рванулся ко мне, пытаясь преодолеть опьянение, но кулак его беспомощно повис.
Пришлось умиротворить его пивом, хоть он и так уже накачался. Я предложил вернуться на ферму, но Арти, кажется, решил упиться до потери сознания. В шесть Мерфи собрался закрывать бар, и мы вместе с остальными вышли наружу. Арти перегнулся через перила веранды, и его вырвало. Появился Мерфи с тряпкой и ведром воды.
— Новички сопливые, а туда же лезут! — проворчал он.
— Заткнись ты, ирландский ублюдок! — огрызнулся Арти. Ему заметно полегчало. — Боишься, что ли, тряпку испортить?
Он угрожающе двинулся к Мерфи.
— Что ты сделал с Мэйбл? Где она?
— Знать не знаю. А и знал бы — тебе бы не сказал.
— Пошли, Арти, — вмешался я. — Надо чего-нибудь поесть.
— Опять есть? — заныл Мерфи. — Думаете, у меня денег куры не клюют? Кредит, кредит, кредит! Всем подавай в кредит!
— Мы заплатим по счету наличными, — ответил я. — И что за нами записано, вы тоже получите.
Мне удалось затащить Арти в столовую. Он настоял, однако, чтобы мы еще выпили за едой. На новую официантку он и внимания не обратил. Мы снова перешли в бар. Вскоре он совсем скис и заснул у окна. Я разбудил его, уговорил Мерфи выдать мне две бутылки пива и засунул их в карманы пиджака.
Мы пустились в путь. Я поддерживал Арти, но получалось это, надо сказать, плоховато: силенок не хватало, да и самого меня пошатывало. Уже стемнело. Ноги у Арти подгибались, он все бормотал что-то себе под нос. Первый раз на моей памяти он так накачался. У меня отлегло от сердца, когда мы наконец доплелись до сарая. Я снял с Арти башмаки, и он заснул мертвым сном.
Утром во рту у меня было ни дать ни взять как в хлеву у коки, а голова — словно футбольный мяч, в который накачали больше воздуха, чем следовало. Солнце стояло высоко. Я сел на койку и налил стакан пива. Арти Макинтош застонал и тоже сел, держась за голову.