В избе у Авенира пахло новорожденными ягнятами. Сам Авенир Павлович Козонков сидел в шапке на углу стола и читал «Родную речь» для третьего класса. На печи, стараясь не остановиться, ненатуральным голосом, равнодушно и упрямо ревел внук Авенира Славко. Здешний внук, не приезжий, как выяснилось позднее.
– Авенир Павлович! Привет! – сказал я с несколько излишней веселостью и тут же слегка покраснел от этих излишек.
Козонков сперва важно подал мне свою ладонь и давнул мои пальцы. Мне тоже пришлось легонько давнуть руку Авенира. Но Козонков давнул еще раз, а я этого не ожидал и с ощущением должника сел на лавку.
Помолчали. Славко на печи настырно ревел, хотя в интонации голоса чуялся интерес к моему приходу.
– Метет, – сказал я и подумал, что вряд ли нынче брошу курить.
– Метет, – сказал Козонков.
– Метет. Не холодно в избе-то?
– У меня тепло. – Козонков положил книгу.
– Вот зашел… – Я уже чувствовал, что начинаю теряться.
– Дело хорошее.
– …посидеть.
– Хорошее дело.
Славко ревел. Пауза оказалась такой мучительной, длинной, что я вспомнил анекдотический диалог двух старух, которые встретились в областном центре на главной площади. Одна остановила другую и спросила, обрадованная: «Это, Матрена, ты?» – «Да я-то Матрена, а ты-то кто?» – «Да я-то Евгенья, из Гридина бывала». – «Ну так ведь и я из Гридина, узнала меня-то?» – «Нет, милая, не узнала», – сказала Евгенья и пошла дальше.
Я сделал попытку завязать разговор.
– Не бывал, Авенир Павлович, на озере?
– Нет, брат, на озере не бывал, на все время надо.
– Да, на все время надо, само собой.
– Время да и времечко. – Авенир кашлянул.
– Оно конечно…
– То-то и оно-то!
– Да-да…
Я с тоской оглядел избу. Славко продолжал свой рев упрямо и планомерно, словно дал подписку реветь до самой весны. С потолка, оклеенного газетами времен волюнтаризма, глядели аншлаги и шапки, набранные чрезвычайным шрифтом, пол был не метен. На стенке ехидно тикали часы, приводимые в движение не столько гирей в виде еловой шишки, сколько привязанным к ней старинным амбарным замком. Рядом с часами висела фанерка – самодельное объявление «не курить, не сорить», причем крупно нарисованная частица «не» была общей для обоих глаголов и стояла впереди них.
Положение было глупым до крайности, но меня неожиданно выручила Евдокия – пожилая Авенирова соседка. Она специально, говоря ее языком, натодельно, пришла глядеть Авенирову дочь Анфею, приехавшую с ребенком в отпуск. Однако Анфея, как выяснилось, вместе с мальчишкой и матерью ушла к родственникам в другую деревню, и заход у Евдокии вышел пустой. По этой причине Евдокия долго охала и сказала, что придет еще. Уходя, она подошла к печи, где сидел и ревел внук Авенира. Оказывается, ревел он еще со вчерашнего вечера из-за того, что его не взяли в гости.