— Знаете, — сказал он, — об Испании каждый очевидец может написать еще, может быть, покрасочнее и поколоритнее, чем товарищ Кольцов. Главное — быть там вместе с народом…
— А бои с быками — это тоже, кажется, в Испании? — своим привычно утомленным голосом спросила Валентина Андреевна.
— Обязательно! — подтвердил Макавеенко. — Это у них национальное, вроде как у нас были карусели или там на кулачки дрались. В Мадриде это дело самое уважаемое…
Родион Мефодиевич поставил чашечку с недопитым кофе на поднос и вышел. Варвары, конечно, не было дома. Евгений в кухне хлебал борщ.
— Ну как? — спросил Родион Мефодиевич.
— Газету верстали, — вяло сказал Евгений. — Измучились! Шрифтов нет, материал неинтересный, поверхностный, за всех приходится писать самому, хоть плачь. Я ведь, пап, редактор многотиражки институтской.
— А ты на всех не пиши! — посоветовал Степанов. — Это жульничество получается, если за других писать.
— Идеалист ты, папахен! — вздохнул Евгений.
Родион Мефодиевич походил по комнатам, покурил, потом, болезненно морщась, нечаянно услышал, как Алевтина разговаривала в передней с Додиком.
— Вопрос надо решать кардинально, — говорила она, — и в категорической форме! Я не намерена больше терпеть приезды этого человека, чуждого мне и морально, и вообще. Господи, как ты не понимаешь — мне душно в этой обстановке…
— Хорошо, хорошо, я готов, — торопливо обещал Даниил Яковлевич, — но не сегодня же…
— Я скажу сегодня! — пообещала Алевтина.
Входная дверь хлопнула. Женщина, которую Степанов считал своей женой, вошла в столовую. Крепко сжимая кулаки, неподвижный и бледный, Родион Мефодиевич потребовал:
— Скажи сегодня!
— Ты подслушивал! — взвизгнула Алевтина. — Очень красиво — этот человек к тому же еще и подслушивает!
— Ты должна сказать сама, — повторил он. — Я знаю все это давно, нужно быть дураком, чтобы не видеть, но ты должна сказать свое последнее слово. Говори!
— Что?
— Ты желаешь разойтись?
— Я хочу человеческой жизни! — крикнула она. — Ты должен мне дать жизнь, а что я имею? Для чего я столько лет переживала? Другие всё имеют: машины персональные, дачи, в Гагры ездят по три раза в год…
Начиналась старая история — слезы. Сейчас она потребует валерьянки, потом Евгений будет считать ей пульс. Нет, он больше так не мог.
— Давай разойдемся мирно, — заговорил он спокойным, хоть и слегка хриплым голосом. — Ты уедешь к Додику…
— Очень красиво, — сказала она. — Я в одну комнату, а ты здесь барином. Не выйдет, товарищ Степанов!
— Значит, дело в комнате?
— И во всем остальном. Я не желаю оставаться нищенкой. Что наживали, то все пополам!