Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) (Кон, Пушкарева) - страница 59

Спустя 13 лет, после смерти Маркова, его вторая жена Авдотья Хрипунова подала прошение в Вотчинную коллегию о получении четвертой части имения ее мужа. В таких случаях Вотчинная коллегия обычно проверяла законность брака. Дело о разводе Маркова было вновь отдано в производство. На сей раз Московская дикастсрия после повторного следствия пришла к выводу, что Анна была обвинена неправильно, поскольку следствие было произведено не должным образом, с процессуальными нарушениями (на что указывал ее отец в тот момент). Повторные допросы показали, что духовный отец Яков Иванов солгал по просьбе Маркова, обвиненные с ней в прелюбодеянии так и не были разысканы. Сама Анна Маркова наконец созналась в самооговоре: муж ее бил и морил голодом, запирал, заставляя признаться в прелюбодеянии. В результате Анна Маркова была признана законной женой и получила полагающуюся ей вдовью часть.[318] Никакой другой компенсации ей предложено не было, провинившиеся судьи и приказные также не были наказаны или лишены должностей, и уж, конечно, следы от плетей остались, вероятно, навсегда.

Другим методом получения развода и возможности избавиться от жены и вступить в следующий брак являлось насильное пострижение женщины в монахини. Принятие монашества как легитимный повод прекращения супружества практиковался в православной традиции достаточно часто при саморазводах, только в отличие от отпускных фа- мот и писем, имел под собой более прочную каноническую основу. Для принятия монашества необходимо было согласие вступающего в мона- шсство лица. Как показывают многочисленные дела, на практике согласие мужа играло значительную роль и принуждение жен к пострижению было явлением распространенным и в царской семье, и в знатных семействах, и среди посадского и крестьянского населения. О распространенности насильного пострижения свидетельствует и сама форма разводной грамоты, в которой указывалось, что «я похотсла сама постричься своею охотою, для своей немоты, а не от мужни изгонки, по совету с мужем своим».[319] Чтобы засвидетельствовать добровольность пострижения, предполагалось составление разводной грамоты при родственниках и свидетелях. В постановлениях Московского собора 1666—1667 гг. порядок пострижение выглядит следующим образом: «А мирских людей, желающих принятии монашеский образ, в домех отнюдь не постригати, постригати же таковыя в монастыре со свиедетелсм при искушении многим временем во всяких монастырских работах; а без искушения монастырские страдьбы и в монастырех не постригати».