Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) (Кон, Пушкарева) - страница 65

Сексуальная эксплуатация была довольно широко распространена внутри семьи и получила название «снохачества». Снохачество означало сексуальные отношения между снохой и свекром и, но церковному праву того времени, считалось кровосмешением и каралось соответственно. Духовные и светские власти серьезно озаботились этой проблемой в Екатерининскую эпоху, когда был принят ряд законов, запрещающих, в частности, браки малолетних. В 1774 г. Синод, ссылаясь за свои же доклады от 1756, а затем от 1765 и 1766 гг., на основании описанной в докладах практики, распространенной, по утверждению синодальных членов, в Белоградской и Воронежской епархиях среди однодворцев, которые своих малолетних сыновей 8, 10 и 12 дет женят на «возрастных» девках 20 лет и с этими девками впадают в кровосмешение, категорически запрещая венчать такие браки.[343] Судя по материалам духовных правлений, браки малолетних (особенно мужского пола) привлекали внимание духовных властей. Так, Нижегородской консисторией было расторгнуто несколько таких браков.[344] По сведениям Лебедева, в 1759 г. в Белгородской консистории производилось дело об однодворцах дсрсв- ни Проскудиной Старооскольского уезда, женивших своих малолетних сыновей на взрослых девицах. Отцы ссылались на других однодворцев и обычай, принятый среди них. На обвинения консистории в кровосмешении свекры оправдывались интересами семьи: прижитие детей со снохой укрепляло семью, ведь сыновья их иметь детей еще не могли.[345]

Дела о «блудном сожительстве со снохой» показывают, что вовлечение невесток в такие отношения часто происходило при полном согласии их мужей (или их страхе противиться воле отца?) или в период отсутствия мужа (чаще всего в отходе на заработках). В таких исках мужья очень часто остаются невидимыми: о них вообще не идет речь, как, например, в деле монастырского бобыля Исаака Григорьева, который в 1738 г. изнасиловал свою невестку. Невестка на исповеди сказала об этом своему духовному отцу, но тот велел ей молчать, однако она доложила в полицмейстерскую контору и Псковскую провинциальную канцелярию. Иск невестки поддержала и ее свекровь, также сообщившая об этом тому же духовному отцу, который приказывал молчать и ей, но теперь под тем предлогом, что он должен сначала поговорить с самим бобылем. Григорьев клялся, что с невесткой в отношения не вступал.[346] 13 данном деле сноха и свекровь действовали сообща, так как обе они являлись жертвами снохачества.

Процесс насилия над снохой отражен в деле дьякона Василия Иванова (село Мышкино, Ростовская епархия). В 1745 г. на него поступило сразу несколько жалоб крестьян под предводи тельством старосты и сотского. Дьякон обвинялся в изнасиловании нескольких девок. Вызванная в качестве свидетельницы на допрос сноха дьякона Мария Михайлова подтвердила показания одной из девушек, а затем также заявила, что дьякон и се пытался склонить к «блудному делу»: «Сноха ево дьяконова сына Ивана жена Марья Михайлова как в допросе, так и на очной со оным дьяконом ставке показывала и утверждалась в том, что во оном же 742 году в Петропавловской пост в называемый день 10 пятницы, ири- шед он диакон в дом свой в вечеру пьян и вызвав ся Марью на двор нс- потребныя приличные к прелюбодеянию слова говорил и приступал к ней с таким намерением, чтоб с нею учинить блудное дело, к которому блудодеянию она Марья не склонилась, за что ее Марью он дьякон бил кулаками и топками и разбил до крови, о чем извещала она на монастырском дворе прикащику да соцкому сдесяцкими». Поскольку раны Марьи были освидетельствованы, то следствие не приняло запирательство дьякона. Хотя за многократное изнасилование и другие проступки дьякон подлежал светскому суду, архиепископ Ростовский Адам Мациевич светским властям дьякона не выдал, наказал его лишением сана и оирс-делил в крестьянство на тяглый жребий в одну из своих домовых вотчин «дабы праздно нс шатался».