Теперь всё изменилось — внимание и время Ильинского были заняты Лизой.
Лие же оставались обходы и кухня.
Горе горем, а еда сама себя не приготовит. Да и о мальчиках надо было заботиться. Последнее время Лия находила в себе силы для работы только в поддержке Андрея и Эдика.
Вот и сейчас она стояла на кухне рядом со столом и резала лук для поджарки к гречневой каше с тушёнкой. Сзади яростно пылала и весело гудела большая печка, тепло от которой мягко грело спину и ноги Лии через армейские зелёные штаны и бушлат. Её телу было тепло и приятно, даже немного клонило в сон — встала Лия сегодня рано, а помогать ей с птицами, естественно, было некому.
Ильинский неожиданно проснулся в восемь утра на её прошлый первый обход, но затем, когда ранней пташкой была Лиза, он поднялся и того раньше — в половине шестого утра и, судя по угловатому неразборчивому почерку в журнале с записями, птиц вместо Баклановой приносил он сам. При первой удобной возможности Вадим Борисович сажал на запись кого-то другого — собственный почерк ему категорически не нравился, хотя, глядя на записи других, он часто сетовал на то, что им всем необходимы прописи — учиться каллиграфии.
«А ко мне он так рано никогда не вставал, — с грустью подумала Лия, беря из алюминиевой большой миски крупную луковицу. — Даже когда я была на первом курсе. А ведь она даже не на зоологическом профиле…» — Она шмыгнула носом.
Лия чувствовала, что могла бы, почти готова простить Ильинского, если бы он извинился. Но Вадим Борисович даже не пытался. Он даже не заметил, что что-то не так. Да и как бы он заметил, с горечью подумала Лия, если всё время проводит с Лизой. С Баклановой, которой доставалось всё его внимание без остатка, которую он иначе, чем Лизонька не называл. А ещё улыбался при этом так, что Лие хотелось выхватить складной нож из ножен на поясе и вонзить блестящее лезвие прямо в его глаз.
За короткое время — считанные часы, девочка Дружинина стала центром вселенной Ильинского, и Лия не могла понять — почему? Что и когда она сделала не так? Чем эта шлюха с кислым лицом и бессмысленным взглядом заслужила такое отношение к себе?
«Сосёт, наверное, хорошо», — зло подумала Лия, яростно кромсая лук, с упоением слушая, как хорошо заточенный нож вонзается в деревянную доску.
Она вспомнила, с какой теплотой и заботой стирала рубашки, какой приятной на ощупь была хлопковая ткань, как аккуратно, вкладывая всю свою любовь без остатка, Лия складывала одежду и оставляла в комнате Ильинского. Эту рубашку — голубую, чуть выгоревшую на жарком летнем солнце, Ильинский так и не надел. Она лежала, как и была — аккуратно сложенная, на тумбочке возле его кровати.