Из-за рубашки было больнее всего.
Глаза начинало потихоньку щипать, и Лия чувствовала, как опухает и чешется нос, а из ноздрей начинает сочиться прохладная противная жидкость. Она подняла руку и повела тыльной стороной кисти по губам — попыталась стереть тонкую струйку, которая неприятно щекотала кожу, но тут же об этом пожалела. Именно в этой руке она сжимала нож, блестящее лезвие которого было почти пропитано луковым соком.
Шикарно.
Глаза тем временем уже заволокло прозрачной, искажающей всё пеленой, а маленькие капли начинали пытаться выскользнуть наружу. Вытереть их Лия даже не пыталась — руки, как и нож, были испачканы в луке. А слёзы тем временем текли и текли, капая на стёкла очков, стекали вниз по скулам — Лия чувствовала на губах их солёный резкий вкус.
Она бы и рада была выплакаться, но это были простые луковые слёзы. Лие стало обидно. Она не могла даже плакать. Насколько же сильно её надломила сложившаяся ситуация, что она не могла заплакать — прежде проблем с этим у неё не было.
Глотая слёзы, которые всё не желали останавливаться, Лия вдруг вспомнила, как она плакала на кафедре в последний рабочий день Ильинского, когда он подарил ей надежду на счастье — золотую цепочку и серебряный ключ.
«Где же сейчас твоя Страна Снов? — подумала Лия, беря предпоследнюю луковицу. — Неужели боги Кадата столь жестоки?» — Она подняла руку и сдёрнула с лица очки — сейчас от них всё равно не было никакого толку.
— Чего плачешь? — вдруг раздался за спиной голос, от звука которого Лия вздрогнула и резко повернулась.
В дверном проёме, который находился рядом тропинкой к береговым сетям, стоял Ильинский.
— Лук режу, — поспешно бросила Лия, отворачиваясь. Сейчас ей не хотелось, чтобы Вадим Борисович видел её такой. Жалости от него она точно не хотела.
Нет.
Краем затуманенных слезами глаз она заметила — даже больше почувствовала, как Ильинский дёрнулся было, словно хотел её успокоить, прижать к себе, зарыться пальцами в её пушистые волосы, но в последний момент остановился.
Вместо этого он пожал плечами и, пройдя мимо неё, уселся на один из стоявших возле печи стульев.
Однако, Лия всё же успела заметить щемящую сердце пустоту в его глазах.
Глядя на то, как Ильинский сидит, задумчивый и почти печальный, Лия невольно подумала о том, что было бы, если бы она тогда нажала на курок…
Это было бы сродни тому, если бы она вырвала себе сердце и положила его на разделочную доску, пропитанную жгучим луковым соком.
Лия вдруг испугалась сама себя и даже на несколько мгновений положила на стол нож, глядя на собственные чуть подрагивающие от смешения тепла и холода руки, заляпанные луком, солью и ещё бог весть чем.