Девочка в ответ только всхлипнула и обмякла, осознав, что просить о чем-то совершенно бесполезно и бессмысленно. Что она могла сделать? Ничего, вообще ничего. А в голове проговаривал одну и ту же фразу мягкий голос нянюшки: «Он ее обманул… Он ее обманул…»
— Ты и меня обманешь, — Анна всхлипнула еще раз — беспомощно и горько.
— Обману, я тебя обману, — подтвердило существо. — Или съем сейчас. Как ты выбираешь? Жирные кусочки свежей плоти сладкого тельца. По капельке высосу тебя и брошу догнивать здесь.
— Нет, нет, не надо!.. — и девочка опять кричала и просила, беззвучно плача, безостановочно шмыгая носом и слизывая с губ слезы, пытаясь отворачиваться от склизких невидимых щупалец, что так и стремились забраться к ней в уши и рот.
— Значит, ты выбираешь жизнь, а здесь тебе с ней пока места нет. Но мне будет приятно чаще видеть тебя в темноте и чувствовать твое сердцебиение, — под путы проникали острые иглы, которые, казалось, царапали Учинни, щупальца гладили и пачкали чем-то ее лицо, а одно ворвалось в рот и чуть ли не вошло в горло.
Ужас вновь затопил Анну, заставив рваться беспомощной рыбкой, вытянутой на берег удачливым рыбаком. Ужас проходил сквозь позвоночник ледяными копьями. Ужас заставлял ощущать все намного острее. Ужас заставлял задыхаться. И ужас возвестил: «Выхода нет!»
Выхода нет… Но животное начало, стискивая в себе сошедший с ума разум, все еще пыталось бороться — до последнего. Так утопающий продолжает бессмысленно молотить по воде руками и ногами, но не потому что он так хочет, а лишь потому что так работают инстинкты тела. Выжить — несмотря ни на что. Выжить!
И девочка продолжала дергаться, пытаясь исторгнуть из себя зловонные щупальца, что проникали все глубже и глубже. А те проникали в рот, вынуждая принимать и вкус, и запах, почти рвали напополам, наполняли жижей, что стекала по подбородку. Извивались, отступая и давая сделать глоток воздуха, и вновь вторгались в рот до рвотного рефлекса, пока Анна не перестала бороться и покорно не приняла свою участь. Тогда темнота отпустила ее, смотав нити и бросив на пыльный каменный пол.
— Завтра я буду ждать тебя ночью в комнате для омовений, — сказал голос.
Казалось, стоящая на четвереньках девочка, которую выворачивало съеденным завтраком и желчью, не слышала произнесенного. Но это только казалось. Страх, который Учинни надеялась развеять посещением склепа, лишь усилился подтверждением реальности и сделался осязаемым, и девочка не была готов сражаться с ним и отстаивать себя. Оставалось лишь подчиниться.