Выпрямившись, Сиргай прислушался к творимому у входа в барак. Доносившиеся звуки неравного боя свидетельствовали о том, что препятствия мужики встретили задолго до того, как смогли призвать подмогу из соседних невольничьих жилищ. Сразу стало понятно, что бунт обречен на провал, а значит ноги делать надо, да поскорее. Парень кинулся бежать вдоль задней стены, спотыкаясь впотьмах и рискуя на каждом шагу подвернуть ноги. Совенна миловала. Не веря своему счастью, сын гончара бежал сквозь лагерь, притаиваясь то за одним, то за другим строением, пережидая покудова редкие стражники не скроются из виду, и снова бежал вперед — к виднеющейся кромке ночного леса, на свободу, к жизни, где он сам и только он был себе хозяином. Последние несколько сотен шагов пришлось проделать по открытой местности. В иное время караульные непременно бы заметили бегляка, но сегодня все силы стянулись на усмирения баламутных селян, а оставшийся патруль был слишком занят разглядыванием нагого женского силуэта, виднеющегося в окне одной из башен. Так что Сиргаю повезло вдвойне. Скрывшись в густой тени ельника, парень только тогда позволил себе передышку. Припал к влажной, холодной земле, сгреб ее в охапку и едва сдержался от счастливого смеха. Получилось! ПОЛУЧИЛОСЬ, Старыч подери!!!
Толком не переведя дух, Сиргай привстал на колени, прищурившись всмотрелся в бегающие факельные точки меж деревьев, в горящие окна замка, а затем поднялся и побрел прочь от проклятого богами места, собираясь не останавливаться на ночлег еще как минимум несколько суток. Ничего, отоспится, когда убедится, что опасность совсем миновала. А пока приходится нащупывать дорогу едва ли не руками, обдирая ладони о колючую хвою, острые ветки и шершавые стволы деревьев. Но это было в сотню раз лучше, чем ждать неминуемого наказания вместе с теперь уже бывшими собратьями по несчастью.
* * *
Марна была… нет, не в бешенстве. Бешенство вместе с горячащим кровь возбуждением успело схлынуть в течение девятидневного перехода по влажной каменистой дороге, о которую лошади то и дело спотыкались, грозясь вытряхнуть седоков прямо в промозглую ночь. Старыч бы побрал эту раннюю оттепель. Теперь в душе волчицы осталась только холодная ярость, грозящая вот-вот вдребезги разметать остатки человеческого разума. Зверь не привык сдерживаться в отличии от человека. Зверь внутри выл и рычал, стремясь выплеснуть накопившееся раздражение и досаду. Ничего… наконец-то они останутся вдвоем… Марне есть, что сказать ее вожаку и в этот раз он не заслонится присутствием офицеров или других подчиненных.