На дощатой стене висела рыжая карта пустыни. Сипел язык Каспия. На подоконнике лежали панцирь черепахи и коробка с женскими шпильками. На гвоздях висели аппараты, планшеты и цветной, выгоревший на солнце платок. Стоял микроскоп под чехлом.
Стол был накрыт клетчатым пледом, уставлен тарелками с овечьим сыром, изюмом, с кривыми, как ятаганы, зелеными огурцами. В колбе искрился спирт. Темнел кувшин с холодной водой.
Праздновали день рождения хозяйки. Вера, молодая, розовая от возбуждения, говорила мужу, географу:
— Потехин, ну что ж ты хлеба-то не нарезал? Спирт открой! Гитару повесь к аппаратам. Ну, гости, гости, за стол!
— А кружек-то, Вера, не хватает. Из мензурок пить будем, — усмехался Потехин, лобастый, красивый, с распахнутым воротом, с русой курчавой бородкой.
— Не поймешь, то ли у вас бал, то ли лабораторная практика, — зыркал глазами Каримов, специалист по москитам. — Оставили цивилизацию и даже кружек с собой не захватили.
— Мы не оставили цивилизацию, а овладели ею, вот в чем трюк! — язвительно улыбнулся эколог Овчаров, чернобородый, лысый, со жгучими, будто бы без зрачков глазами. — Наш Потехин не убежал от цивилизации, а чуть отстранился, чтоб было удобнее манипулировать ею! Лет через десять станет он отсюда хартии рассылать человечеству. Премьер-министров за этим столиком принимать. От цивилизации не убежишь, дудки! Она вездесуща!
— А никто и не убегает, — пожал плечами Потехин. — Просто научный интерес, вот и приехали. Не изучать же географию Гоголевского бульвара! Так что никто убегать не думал.
— А я бы убежал, если бы мог! — зло, белозубо рассмеялся Овчаров. — И не к рыбакам бы, которые ту же природу губят. И не к геологам, которые доносчики и разведчики от цивилизации. А пошел бы в пастухи! Уж очень люди мне надоели! Их мысли и дела просто осточертели! Чтоб не видеть их больше, а только милые, добрые, кроткие коровьи лица!
— Ты мизантроп, Овчаров! — сказала Вера. — Отпетый мизантроп! Только сегодня не надо, миленький, бородатенький, злобненький Овчаров! Сегодня не будем рассуждать ни о какой мировой проблематике, а просто посидим душевно, наша гостья песни нам попоет. У нас есть свечка, московская, новогодняя. Нельзя же, дорогой Овчаров, все время болеть душой! Посмотри, две прелестные женщины ждут, чтоб за ними ухаживали. Отвлекись от своей мировой скорби!
— Надо, надо отвлечься, — сокрушенно сказал Овчаров. — Залепить глаза, уши, не видеть, не слышать. А то вчера вышел ночью гулять. Подхожу к станции, а начальничек путейский вывесил два креоновых фонаря. Мол, видите ли, и мы не во тьме! Лампищи как прожекторы! А на них из пустыни насекомые валом валят! Обжигаются, падают! Сходите, взгляните — их под фонарями, как перина, насыпано! Я путейцам говорю: «Братцы, что вы делаете? Губите фауну! Снимите!» А они: «Не снимем! Хотите, чтоб аварии на путях?» Какие, к черту, аварии? Раньше ведь не случались! Эти фонари, как помпы, выкачивают из пустыни жизнь и губят. Я ночь спать не мог. Думаю, возьму малокалиберку и поколю фонари к чертовой матери.