Десантники по команде вставляли в бойницы стволы автоматов, били по дальним мишеням, брызгая гильзами.
Операторы в башнях ловили в голубоватую оптику контуры танков и транспортеров и одиночными пулеметными выстрелами срезали их на далеком в вечернем солнце откосе.
Бурлаков слушал грохот залпов. Глядел в раскрытые боевые машины, в их глубокие, перевитые пуповинами чрева, мигающие цветными огнями пультов. Чувствовал их сложность и простоту, каждый узел и сочленение, хрустали прицелов, инфракрасные глазницы в броне. Он любил их мощь и таранную силу, когда мчатся на своих гусеницах, окутываясь ливнем пуль, создавая смерч наступления. И броневую их твердь в обороне, когда грохают башенной пушкой, поджигая танки, выстригая пулеметами атакующий вал врага.
Он понимал холодную ярость современного инженерного боя, как взлет электронной кривой. Но в этой технике боя, запущенного с командного пульта, он верил в случайность и счастье своей личной судьбы и воли, которые на последнем переломе сражения вырвут победу.
Горы в заре мерцали бело-розовыми знаменами. Бурлаков захотел проехать по сопкам, по местам прошлогодних учений, куда завтра поведет свою роту.
Он взял с собой операторов. Сам сел на место водителя. Двинул машину в горы.
Горячий мотор легко прошибал холмы. Бурлаков плечами и грудью чувствовал вращение предгорий. А лбом — холодные свежие струи с ароматами первых цветов. Вспыхивали склоны в соцветиях, лиловых и острых, как пламя, и белых, как легкие звезды. Хребты отекали малиновыми реками льда. На мгновение раздвигались занавески холмов, и внизу, в глубине, открывались долины. И он вел над ними машину, как самолет.
Ему казалось: из неба вырвался тонкий луч, упал на него и следит, как яркий напряженный зрачок.
Он подумал вдруг о жене, испытав к ней мгновенную нежность сквозь броню и полет. Ощутил совсем близко ее тонкое тело, ее прозрачное, невесомое платье. Подумал грустно и сладко: так и будет всегда поджидать, пока носит его по ученьям, маневрам и бог весть еще по чему.
Замелькали окопы и рытвины, колья с колючей проволокой.
Он вел машину по краю траншеи, думая, как завтра придет сюда с ротой. Впереди что-то билось, пульсировало живое, глазастое. Он заглушил мотор, высунувшись по пояс из люка.
— Смотри, Смирнов, козел! В проволоку замотался!
Козел запутался в тонких стальных тенетах заграждения, дико мерцал глазами, дышал тяжело, высунув мокрый язык. Пробовал встать и падал, запутанный в звенящих витках.
— Товарищ лейтенант, да он тут не первый день! — говорил солдат, вылезая из башни.