— Ты, Валь, на меня гляди! — бушевал маленький остроносый курянин. — Плачу — и ты плачь! Пляшу — со мной пляши! Я тебя знаешь куда выведу? Я тебя пешком вокруг Земли обведу! Пойдешь, нет, со мной?
— Пойду, Петь, пойду. С кем другим — не пошла б. А за тобой пойду.
— Я тебя замуж брал, чего говорил? Говорил, вокруг Земли поведу? Говорил, нет?
— Говорил, Петь, ты говорил!
Напротив них долговязый парень сложил на груди крестом руки, колыхался вместе с вагоном, будто его колотило об углы и о полки. Проводница заглядывалась на него.
— Мамаша у меня умерла, — говорил парень. — Умерла она, да…
— Бедненький, как же теперь-то? Куда же теперь-то? — Проводница нежно запускала ему в волосы руку, купала ее в волосах.
— Уже три года, как померла, — говорил парень, качаясь. — Три года. Езжу к ней на могилку. Не надо ездить, а езжу. Затоскую так, не могу. Сажусь — и к ней на могилку. Хоть песочка ей подгрести.
— А далеко мама-то?
— Полтора суток езды.
Мы сидели с Людмилой, звякая тихонько стаканами. Чуть пригубим и снова глядим друг на друга. Она вся была охвачена легким, невидимым пламенем, и оно лилось синью и зеленью из ее прищуренных глаз.
— Глаза у вас стали узкие-узкие, как у монголки. Что вы там увидали?
— Должно, родную кибиточку.
— Есть, есть в вас что-то монгольское. Хоть кровиночку одну, да в вас капнули.
— Может быть. И вагон-то наш древний. Ну впрямь кибитка на колесах.
Курянин толкнул меня в бок.
— Слышь, чего говорю! Дом-то наш на бугре стоял. Все Видяпины на бугре строились. Дед построился — молния упала, сожгла избу. Батька мой построился — раз туча пошла на бугор, вдарила и сожгла. Я построился — все одно сожгло. Я думаю, в этом бугре железо лежит, молнию на себя притягивает. Я в город писал, чтоб приехали, — не ответили. Ладно, думаю, все одно мне не жить тут… Поедем, говорю, Валька, на Дальний Восток. А тут пущай в этот бугор молнии колотят. Валь, говорил тебе, нет?
— Говорил, Петь, говорил. Пускай колотит, нам что.
— Не бойсь, говорю, Валька, иди за мной. Я тебя на новые земли выведу. Радио говорит: на новых землях пшеница — во… Трава — во! Корову дадут, новый дом. На трактор посадят. Я своему председателю говорю: «Ты мне трактор давай. А ты меня бак кипятить заставляешь. Я на тракторе знаешь чего напашу! Ты дай». А он не дает. Говорил я ему, Валь, скажи.
— Говорил, Петь… Чего он тебя бак кипятить заставляет? Пусть бы трактор дал…
— Я ему теперь вскипячу! Я теперь на весь Дальний Восток бак вскипячу! Он обо мне услышит!
Так они говорили, а их ребенок спал под стук колес. Будды плющили о стекла свои золотые лица, слушая их разговор.