«Чушь!» – потряс головой Русецкий и широко раскрыл глаза: комната была пуста, под потолком неровно – видимо, от перепадов напряжения – горела лампочка, свет был мутным и вязким, словно незастывший воск. Илья знал, что с ним все в порядке, что сознание у него сохранно, так как выпитого сегодня явно недостаточно для возникновения делирия. Тоска сжала сердце Русецкого с такой силой, что тот чуть не заплакал: «Что происходит?» На первый взгляд ничего особенного, из ряда вон выходящего, но тем не менее что-то происходило, просто оно не имело названия и не определялось словами.
В метаниях прошла ночь: Илье становилось то жарко, то холодно, то страшно, то смешно, его то мучила жажда, то мутило. Но он был уверен, что это странное состояние не имеет ничего общего с похмельем, это была какая-то другая болезнь, прежде ему неведомая. Надо ли говорить, что Русецкий поджидал утро с таким нетерпением, с каким нечистая сила прислушивается к пению петуха. Однако, как ни подгонял Рузвельт рассвет, тот все равно наступил неожиданно. «Значит, спал», – решил Илья, блаженно вытянувшись на кровати. Исчез ночной морок, а вместе с ним и странное ощущение присутствия в доме чужого человека. Русецкий снова заснул.
Так же, как и Илья, практически не спала в эту ночь и Танька Егорова, бродившая по квартире, как призрак, к неудовольствию мужа и черного кота Кузи, периодически подававшего голос с кухонного пенала, откуда независимое животное наблюдало за передвижением вверенных ему «человеков». Кузя был в доме главным, это признавала даже Танька, мотавшаяся на рынок за каким-то особым видом кильки-тюльки, потому что все остальные сорта рыбы кот решительно отвергал.
– У-у-у, зараза, – ворчала Егорова, обнаруживая в разных местах квартиры тщательно запрятанные рыбные останки, но стоило мужу замахнуться на «этого паразита», как она тут же вставала на защиту кота.
– Я его кастрирую, – обещал супруг расправиться с «дармоедом», но спустя какое-то время менял гнев на милость и собственноручно открывал Кузе форточку, чтобы тот мог отдаться зову природы. Через дверь кот дом никогда не покидал, только поверху, благо жили на первом этаже.
Между прочим, кота Танька ценила не только за его свободолюбивый нрав, но и за особую чувствительность. Спал он исключительно у Егоровой в изголовье и ложился туда, как правило, только когда ей требовалось освободиться от «нахапанной» энергетики тех, кого лечила. По реакции кота Танька распознавала тайный умысел человека, пришедшего в дом. Бывало, Кузя бросался на ноги визитерам или шипел, забившись под кресло. Если же кот не покидал своего облюбованного места на кухне, все было нормально. Вот и сейчас, свесив передние лапы с пенала, он преспокойно поглядывал на расхаживающую в темноте хозяйку, пока та не зажгла свечу и не присела.