В это время подле домика особого отдела затормозил «Москвич» городского архитектора.
Постучав, в кабинет вошел майор Комов и вызвал подполковника Жилина. На несколько минут Евсюков остался один. За это время он успел передумать многое и все-таки не мог понять одного — в какой взаимосвязи находится убийство Родина и все эти вопросы подполковника по поводу того, что говорил Левыкин.
Подполковник вошел в кабинет и предложил Евсюкову пока пройти в маленькую, раньше незамеченную им комнату. Через обитую войлоком и клеенкой дверь из кабинета не было слышно ни звука.
А в кабинете происходили странные вещи: в сопровождении Комова вошел Аркадий Аркадьевич Шутов. Он был взволнован и в то же время растерян.
— Прошу вас, Аркадий Аркадьевич, еще раз все рассказать подполковнику, — сказал Комов.
— Я просто считаю это своим долгом! — начал он высоким стилем и театральным жестом откинул со лба нависшую прядь длинных волос. — Понимаете, товарищ подполковник, сегодня утром сажусь за письменный стол, открываю том «Итальянская архитектура эпохи Возрождения» и вдруг между страниц нахожу вот этот опус! — Он положил перед Жилиным уже знакомую нам записку Нонне от «друга». — Вызываю дочь, спрашиваю, что это такое? А это дитя современности с эдакой, знаете, гарольдовской улыбкой отвечает: «Это мое личное дело!» Нет, вы подумайте — убийство и шантаж — ее личное дело! И это наша, советская молодежь!..
— Товарищ Шутов, вы разговариваете в таком раздраженном тоне, словно я или подполковник ответственны за воспитание вашей дочери! — резко сказал Комов и добавил: — Я думаю, что Нонна Аркадьевна к советской молодежи имеет очень отдаленное отношение.
Весь как-то поникнув и утратив свой обличительный пыл, Шутов уже просто, по-человечески, сказал:
— Жена была такая же взбалмошная, ушла от меня. Девчонка пяти лет осталась без матери. Я целые дни не бываю дома, воспитывала ее сестра жены, тоже, знаете, дамочка — мозги набекрень. Дочь прожила у нее шесть лет, уехала Настей, а вернулась Нонной…
— Я бы просил вас быть ближе к основной теме нашего разговора, — напомнил подполковник.
— Самое ужасное, что она послушала этого неизвестного «друга» и написала Астахову письмо…
— Где сейчас ваша дочь? — спросил Жилин.
— Как ни упиралась, привез. Сидит в машине, — ответил Шутов.
— Пригласите ее сюда, в кабинет.
— Пожалуйста, — со вздохом сказал Шутов и вышел из кабинета.
Подполковник вызвал Евсюкова и, показав ему письмо, принесенное Шутовым, сказал:
— Этот почерк вам незнаком?
— Знаком и почерк и бумага! — выпалил Евсюков. — Оба раза я получал записки, написанные этой рукой, на такой же самой бумаге.