А вскоре после нашей первой совместной ночи Бен окончательно слетел с катушек. Однажды он явился ко мне домой без предупреждения, чтобы отвезти на концерт. Выглядел он совершенно больным — пот ручьями тек по бледному лицу. За весь тот день он едва перекинулся с окружающими парой слов. Мы просто приехали в клуб, и Бен пошел играть. Ближе к середине первой части шоу я заметила, что он не поет и почти не играет. К счастью, басист неплохо его прикрывал, поэтому публика вроде бы ничего не заметила. Я поймала Найджела и спросила, что происходит с Беном. Учитывая ситуацию, Найджел, конечно, не особенно радовался моему новому статусу девушки вокалиста, но отношений выяснять не стал.
— Никто об этом вслух не говорит, — ответил он на мой вопрос. — Мы давно ждали чего-то подобного. У него же мозги вообще не работают после всей той кислоты, которую он сожрал за последнее время. Вряд ли ты ему поможешь, — добавил Найджел, — хотя, конечно, помощь ему нужна.
В перерыве Бен сказал, что хочет убраться из клуба и побыть в тишине. Поэтому мы взяли такси и поехали ко мне, пообещав остальным вернуться к началу второй части концерта. У меня дома Бен сел и неожиданно заговорил о том, как все эти люди, причастные к делам группы, тянут их на дно. Я ответила, что так всегда бывает: обязательно найдутся те, кто заинтересован в коммерческом успехе артиста. Он продолжал твердить свое: The Satin продались, и ему никак не удается примирить свои желания с тем, что приходится делать. Коммерции не место в духовном творчестве, пояснил Бен. Мне очень хотелось ему помочь, но я не совсем понимала, в чем вообще проблема. Они же самые клевые музыканты и могут позволить себе делать только то, чего им самим хочется, играть где угодно и что угодно, экспериментировать с новыми идеями, но все равно зарабатывать кучу денег. Я действительно не врубалась, отчего Бен страдает, но его мозг будто плавился прямо у меня на глазах. Я знала, что такое кислотный трип и наркотический дурман, и пусть опыт у меня был небогатый, его вполне хватало, чтобы понять, как кислота действует на сознание. Но с этим прекрасным музыкантом, который дрожал передо мной и изливал свои бесконечные страдания, творилось нечто другое. Казалось, Бен совершенно потерял связь с реальностью, и логические доводы тут не имели смысла. Поэтому я замолчала и просто слушала его. Когда настала пора возвращаться ко второй части концерта, он покорно встал, и мы поехали в клуб.
Теперь Бен уже не жаловался ни на трудности, ни на свои заморочки. Он вышел на сцену, все такой же бледный и тихий, уселся на пол с гитарой и в таком положении провел всю вторую часть сета. Это был последний концерт, который он сыграл с The Satin, и последняя моя встреча с Беном. Он уехал в какой-то монастырь в Испании искать себя. The Satin взяли себе нового гитариста. Они прекрасно устроились и без Бена, но лично для меня волшебство их музыки исчезло вместе с ним.