— Афон ужо ны разумеет чесо глаголить. — Зашептал Еремка, оглядываясь.
Я снисходительно похлопал его по плечу и подтолкнул на выход.
— Ничего, в таком состоянии как-нибудь разберутся.
И правда, кроме мычания некоторое время из комнаты ничего не доносилось, а закончилось дружным храпом.
— Так, Бычок, бери сколько надо народу и дежурьте в сенях всю ночь на всякий случай. Если проснуться, отведёте по нужде, кваску нальёте опохмелиться. — Перемигнулись мы с юным приятелем.
Квас изготовленный Борщом ещё тот, похлеще мёда с ног сбивает, а по вкусу кисленький, приятный, бодрит пузырьками.
— Княже! — Взмолился здоровяк и показал глазами на мадмуазель, забившуюся в самый дальний уголок прихожей.
Вот оказывается отчего богатырь так неуютно себя чувствует, словно слон испугавшийся жалкого мышонка. Хотя бедняжка уже не выглядела кикиморой, видимо первый страх прошёл, но товарища понять немудрено.
— Млада, пойдём, дорогая, а то и правда протрезвеют гости раньше времени на тебя любуясь. Все труды окажутся напрасны. Нам сейчас выделят шалашик на двоих. Пожалуй, кроме правителя, такую красавицу-писаную никто к себе на постой не пустит, а без присмотра барышню оставить чревато неприятностями. Свой котелок можешь забрать, небось не ужинала.
Зря глупый язык сболтнул про еду. Княжеская посуда ведь традиционно осталась в избе. Рыжая куда свой черпачок девает тоже непонятно, словно с господина берёт пример. Пришлось опять кушать с её рук. Возвращаться в дом, искать столовые приборы среди пьяниц, развалившихся где не попадя, не хотелось, да и не только в этом дело. Моя стряпуха, когда кормит, и никто вокруг не мешается, выглядит очень даже привлекательно, улыбается красиво. Смотришь на неё такую и аппетит сразу появляется на любые подвиги, особенно в таком тесном шалаше, где и повернуться не получиться, не задев друг друга. Даже пальчике её маленькие можно облизать с таким удовольствием!…
— Княжиче!
— О господи!
Подскочив спросонья, моя макушка чуть не разрушила хлипкое помещение. Так и командира скоро доведут, буду кикиморой оборачиваться. Вспомнив где нахожусь, а главное кто притулился по соседству, пришлось первым делом накрыть подружку с головой.
— Ты почивай, милая. Нечего с утра настроение портить ни себе, ни мне, ни людям.
— Ну что там ещё? — Выглянув наружу, я прищурился и осмотрелся.
То ли летняя ночь слишком короткая, то ли ладошки милашки были слишком вкусные, потому что на дворе-то далеко не заря, солнышко высоко. Интересно, мы вчера не целовались случайно? Нет, наверное, подобный экстрим запомнился бы.