— Авось подохнет, чудовище? — затаил дыхание Федор. — Больно знатно ты его рубанул. Башка на нитке висит.
— И не надейся. Очухается, начнет нас искать. Да не дергайся, — поморщился Рух. — Не скоро случится, должно и не в этом году. Воздягу простым железом не взять. Надо было голову сечь и тут же предать тело огню, пока новая не отросла. Кстати об огне. Хватит лясы точить. Мертвяков вместе сложить и дров натаскать. Я за горючкой слетаю. Быстро Федя, быстро.
Пантелея подхватили под руки и уволокли по откосу в тенек. Когда Рух вернулся, сгибаясь под тяжестью пузатых горшков, Федор уже стащил мертвяков в кучу, обложив грудой хвороста и сухих, чуть подгнивших лесин, сверху водрузив вывороченный сосновый пенек.
— Молодец, — похвалил Бучила и сбил сургучевое горлышко. — Лей, не жалей!
Густая, словно сметана, смесь из смолы, серы, селитры и толченого угля полилась на дрова. Вспыхнет — залюбуешься, личный Рухов рецепт, плод ночных бдений, ошибок и ожога на половину спины. Ну вот и готово. Бучила замялся, но Пантелей все понял и сам. Подполз, волоча перебитые ноги, кивнул на кострище и тихо спросил, глотая слова:
— М-мне залезать?
— Залезай, Пантелей, — Рух взгляд не отвел.
— М-мертвый я?
— Мертвый, Пантелей, — смежил веки Бучила. — Трое возчиков было, ты третий и есть.
— Ж-жене скажи.
— Скажу.
— А м-может это… — Пантелей замер. — Ну как его?
— Нет, Пантелей, — вздохнул Рух. — Мертвому лучше с мертвыми, спокойней.
— Да п-подумалось, — заложный смотрел прямо в глаза. — Стало быть в пекло теперича я?
— Не знаю, — признался Бучила. — Ты не своей волей поднялся, худого не совершил, мне помог, Бог простит, милостлив он. — Рух кривенько ухмыльнулся. — Правда не со всеми и не всегда. Одно твердо могу обещать: Пантелея, раба божьего, отпевание закажу.
— Н-не согласится поп, — буркнул мертвяк.
— У меня согласится, — многозначительно смежил веки упырь.
— Благодарствую, — Пантелей кивнул и медленно вполз на костер.
— Тебе спасибо, Пантелей, — едва слышно вымолвил Рух и кивнул Федору.
Мужик засуетился, смахнул с уголка глаз скупую слезу, шмыгнул носом, зацокал кресалом. Выматерился и тихо сказал:
— Не могу я, хоть режь не могу.
Бросил огниво и шатаясь убрел к телеге и лошади. Рух не пытался остановить. Всякое в жизни бывает. Люди живых не жалеют, а Федор мертвеца пожалел. Бучила поднял кремень, шаркнул о железа кусок. Сноп искр упал на старое птичье гнездо, из дымка народился крохотный оранжевый язычок.
— Прощай Пантелей.
Огонек распробовал горючку на вкус, фыркнул, и стремительно вырос в жадное, гудящее пламя. Рух заставил себя досмотреть до конца.