— Глядеть надо в корень. Как говорил мой прежний начальник в Кремле, генеральской России без щедринского мужика не бывает. Ёмкая формула! На все времена.
И примерно через месяц Подлевский в письменной форме, с указанием дат, фамилий и объективок на «действующих лиц» — от «либералов со слезой» до патриотических аспидов — положил перед Хитруком план предстоящей командировки. Гримасничая под интернет и извинившись за много «букафф», устно изложил понимание региональной ситуации, загибая откровенно, порой кисло. Аккуратно польстил:
— Вы, ваше степенство, очень любопытный регион выбрали. Все там: как говорится, и распивочно, и на вынос. Полный спектр, включая провинциальные политические подмигивания, «мутителей народа», визгливых крикунов и прочей несистемщины. А если по-крупному, клубочек-то со вмотом, снаружи вроде как и приторно, а внутри, похоже, с горчинкой.
— Кстати, летим вдвоем, без дамского сопровождения, — мимоходом вставил Хитрук. В деле Подлевский нужен был ему полностью, без обременений личными настроениями.
Человек сам выбирает судьбу.
Внезапное предложение на пару недель смотаться в незнакомый город не то чтобы озадачило Веру Богодухову, а скорее смутило. После женевского очарования Аркадием их дружество вступило в новый этап. На нее обрушились шикарные ресторанные ухаживания, возникли еженедельные посыльные с роскошными букетами, заставлявшие млеть пожилых дам, дежуривших в подъезде. Настроение Веры изменилось. Подлевский, шутливо называвший ее вишенкой-черешенкой, а себя с иронией величавший реставратором жизни, нравился ей, но уже не казался таким обворожительным, как поначалу.
Ценившая не только свободу мнений, но и свободу сомнений, она не могла понять причин своей настороженности. Исходили эти душевные неудобья вовсе не от гаданий о серьезности намерений Аркадия, а коренились в подсознании, затрудняя их осмысление. «Дар чтения в чужой душе дается немногим, да и эти немногие часто ошибаются», — вспоминала она чье-то изречение и злилась на себя: всеведения нет даже в собственной душе. Возможно, эти терзания — дамская ерунда. Но если Аркадий — гений обмана, не пора ли зашнуроваться? А в чем может состоять обман? В неискренности чувств? Но этот вопрос не очень беспокоил Веру, готовую к превратностям отношений с Подлевским. Тревога касалась чего-то более важного — самой сути этого по-своему незаурядного человека, в чистоту помыслов которого она изначально поверила.
Внутреннее смятение осложнялось тем, что Подлевский, не только по расчетам мамы, но и по мнению самой Веры, был для нее хорошей парой. Все вроде бы наисправе! Откуда же эти узоры в голове? Отчего явилась донимающая, словно изжога, настороженность, отравляющая карнавал жизни, омрачающая изначальную радость общения?