— Везут, — тихо, беспомощно ахнул Марк Солим. Умоляюще взглянул на Коробейникова. — Я вас прошу, встаньте поодаль, чтобы она вас не заметила. Пусть видит только меня.
Коробейников отступил. Видел, как из коридора два санитара толкали высокую каталку, на которой под белой простыней лежала Елена. Бледное, с заостренным носом лицо, повязанная косынкой голова, высокий живот, босые, из-под простыни, ноги. Коробейникову стало обморочно от жалости, вины и беспомощности. Хотелось кинуться к ней, коснуться, не отдавать во власть сильных, энергичных людей, управлявших машиной.
Марк Солим подошел к ней, склонился, заслонив ее лицо пепельной шевелюрой. Было видно, как он взял ее руку в свою, целовал ее пальцы, что-то говорил непрерывное, нежное, бормочущее. Она протянула руку, коснулась его волос. Он отступил бессильно. Каталку втолкнули в распахнувшуюся дверь барокамеры, которая снова герметично захлопнулась. До Коробейникова донесся слабый хлопок воздуха, в котором среди эфирных дуновений было и ее дыхание.
В круглые стекла было видно, как каталка встала рядом с операционным столом. Санитары стянули с Елены накидку. В белой рубахе, с большим животом, она приподняла голову, оглядывая люстры, инструменты, лица хирургов в масках. Санитары ловко и грубо, подхватив ее за ноги и плечи, перевалили на стол, и Коробейников разглядел на ее лице мимолетное страдание.
Это он, Коробейников, был причиной ее страдания. Он сопроводил ее в стальную бездушную капсулу. Подключил к газопроводам и линиям электропередач. К антеннам космической связи и шахтам тяжелых ракет. Опутал железными дорогами и бетонными эстакадами. Беспомощная, белая, с босыми ногами и большим животом, она лежала внутри громадной машины. Окруженный огнями и сталью, в ней притаился младенец.
— Она не знает, что вы здесь, я не сказал… Она меня утешает, а должен бы я ее. — Марк Солим горестно смотрел на Коробейникова, как на единственного у кого мог искать сочувствия. Оба они, по разную сторону иллюминатора, всматривались в глубину железного кокона.
Там дрожали стрелки манометров, менялось давление, мигали красные и зеленые огни. Врачи напоминали подводников, управлявших лодкой, уводивших ее в бездонную глубину, в немые толщи. Елену уносило в пучину от них обоих, а они оставались на пустом берегу, одинаковые в своей обездоленности.
Коробейников отходил от круглого стекла, в котором горел ослепительный свет и виднелись хирурги. Запрещал себе смотреть. Вновь подходил, толкаемый мучительной силой, безмолвным и грозным возгласом: «Смотри!»