Да, да, я преступник, я – Старший вычислитель Лабан
Твиссел.
Трижды наступал и проходил момент биовремени, когда ничтожное вмешательство с моей стороны могло изменить её личную судьбу и спасти её. Разумеется, я знал, что ни одно Изменение, вызванное эгоистическими мотивами, никогда не будет одобрено Советом. Всё равно, я начал чувствовать себя её убийцей.
Потом она забеременела. И снова я нарушил свой долг, не приняв никаких мер. Видишь ли, я сам рассчитал её
Судьбу, приняв во внимание наши встречи, и знал, что вероятность беременности для неё довольно велика. Как ты, возможно, знаешь, а может быть, не знаешь, связи
Вечных с женщинами из Времени то и дело, несмотря на все предосторожности, приводят к подобным неприятностям. Всё бывает. Но так как Вечным нельзя иметь детей, мы быстро и безболезненно ликвидируем последствия.
Но она так радовалась тому, что станет матерью. У
меня не хватило духу огорчить её, лишить её этого счастья.
Из Расчёта Судьбы я знал, что она умрёт до родов, и оправдывал этим своё бездействие. Она часами рассказывала мне, какое это счастье чувствовать в себе трепет новой жизни, а я сидел рядом с ней и пытался выдавить улыбку.
А затем случилось нечто совершенно непредвиденное.
Она родила до срока…
Не удивительно, что ты на меня так посмотрел. У меня был ребёнок, настоящий ребёнок, мой собственный. Никто из Вечных не может сказать этого о себе. Но и это неслыханное нарушение законов – пустяк по сравнению с тем, что я совершил позднее.
Рождение ребёнка было для меня полной неожиданностью. В этих вопросах мой жизненный опыт был крайне мал. В панике бросился я к Расчёту Судьбы и обнаружил, что проглядел маловероятную «вилку». Профессиональный Расчётчик сразу бы заметил её. Я был наказан за свою чрезмерную самонадеянность.
Но что я мог поделать?
Убить ребёнка? Его матери оставалось жить лишь две недели, и я решил: пусть они проживут этот срок вместе.
Разве это так уж много – две недели счастья?
Расчёт не солгал. Ровно через две недели она умерла.
День, час и причина смерти – всё было известно заранее. И
то, что я целый год уже знал об этом, только усугубляло моё горе. Инструкция позволила мне провести с ней последние минуты. До самого конца я держал её за руку.
Другой рукой я обнимал своего сына.
Я сохранил ему жизнь. Почему ты так вскрикнул? Какое право ты имеешь осуждать меня?
Откуда тебе знать, что испытывает отец, держа на руках своего сына – крохотную частицу собственной жизни?
Пусть у меня вместо сердца счётная машина, но я-то знаю!
Да, я сохранил ему жизнь. Что значило для меня ещё одно преступление? Я поместил его в воспитательный дом и часто навещал (в строгой хронологической последовательности через определённые промежутки биовремени), оплачивая все расходы по его содержанию.