Они спускались от крепости по каменистой расселине, к Славонским ключам. Гора была покрыта деревьями, корявые корни цеплялись за камни, увешанные мхами и вьющимися растениями. Вместе с ними под гору шли люди, утомленные дальней дорогой. Старики опирались о палки, женщины несли на руках детей. Навстречу подымались другие люди. Иные несли сосуды с водой, на многих одежда была мокрой, на лицах лежал отсвет блаженства, словно там, под горой, с ними случилось преображение. Чем ниже опускалась дорога, тем в воздухе было больше прохлады, свежести, ароматной чистоты, и начинал звучать ровный звенящий шум, мерный рокот, какой издает падающая на камни вода. Сарафанов вслушивался в эти сладкие звуки, смотрел на растущие в сланцах цветы, улавливал тень промелькнувшей в деревьях птицы. Душа его в предчувствии тянулась на эти переливы и рокоты, и все, кто шел рядом, начинали шагать быстрее, вслушивались в чудное звучание.
Спустились к подножью горы, сложенной из горизонтальных тяжелых плит. Из сдавленных известняковых пластов текли ключи, били звонкие воды, сочились струи. Расплескивались о камни, вытачивали множество плоских блестящих русел, сливались в гремучий поток, который, пробегая в травах, вливался в озеро, близкое, сияющее, с ослепительным пером упавшего ветра. На водах, под нависшей горой, среди блеска и грома стояли люди. Припадали губами к живой горе, черпали пригоршнями, ополаскивали лица, омывались по пояс, набирали в сосуды воду. Вымокали, брызгались, пропитывались влагой и светом. Их лица, еще недавно утомленные и поблекшие, светлели, свежели. Изумленно, как у прозревших, светились глаза. По всей горе росли деревья, и на тех, чьи корни врезались в водоносные слои, а мокрые ветви сникали к ключам, развевалось множество повязанных ленточек, разноцветных тряпичек, белесых бантиков. Деревья среди воды и блеска выглядели как языческие божества, к которым на поклон явились волхвы.
— Что это? Почему столько лент на деревьях? — спросила Маша, изумленно и счастливо озираясь. — В воде целебная сила. Лечит от немощи, порчи, бесплодия. Люди вяжут узелок и дают зароки, — услышала ее стоящая рядом немолодая тонконосая женщина в намокшей черной юбке, с влажным, в каплях, лицом.
Сарафанов шагнул на плоский блестящий камень, переступил через сочный блеск и попал под брызги хлещущей из горы струи. Она оросила, ослепила, остудила лицо счастливым холодом, омыла губы несказанной сладостью. Он пил из горы, всасывал, жадно вбирал животворную влагу, чувствуя, как она падает на него, растворяется в нем, превращается в студеную сладость, бодрую силу. Гора была огромной давильней, выжимавшей из земли сокровенные соки. Он пил священный напиток земли, кристальную воду, не имевшую цвета, вкуса и запаха, но при этом благоухавшую неведомыми ароматами, ласкавшую губы неземной сладостью, рассыпавшую у глаз множество бриллиантовых брызг и летучих радуг. Внутри горы что-то сотворялось с водой. Будто кто-то незримый и богоносный опускал в нее серебряный крест, и она преображалась, меняла сущность, заряжалась святой, животворящей энергией. Была той изначальной водой, из которой рождались материки и острова, живые растения и обитатели лесов и небес. Той первородной стихией, из которой чудесным образом возник человек, преисполненный водяных святоносных духов. Он насыщался божественной праной, очищался от скверны, от тяжких бездуховных материй, от угрюмых страхов и похотей. Становился прозрачней и чище. Глаза, омытые водой, видели зорче, различали множество оттенков зеленого, голубого, алого среди мерцающих капель. Он плескал в лицо из горстей, и чувства его становились острей. Он улавливал множество запахов — мокрых камней, влажной земли, пряных трав, ароматных листьев. Слух ловил бесчисленные переливы водяных струй, удары мельчайших брызг, рокот множества бегущих ручьев. Он стал моложе, сильней, исполнен радостных чувств и желаний. Духи воды освятили его, омолодили его утомленную плоть.