Алексей Сергеевич Сарафанов носил свое лицо шестидесятилетнего человека, сухое, в резких морщинах, с карими, настороженными глазами, как маску, под которой таилось другое лицо — молодое, страстное, с восторженными очами, с мягкой улыбкой насмешливых сочных губ. Это второе лицо, словно свежая, многоцветная фреска, силилось проступить сквозь позднюю роспись, тусклую, серо-стальную, с процарапанными линиями бровей, подбородка, скул. Маска была непроницаемой. Лишь в узких металлически-блестящих зрачках внезапно вспыхивала таинственная голубизна, как луч лазури, пробившийся сквозь осенние тучи.
Сарафанов находился в центральном офисе своей корпорации «Инновации — XXI век». Красивый кабинет был увешан холстами модных авангардистов, среди которых плоский экран «Панасоника», компьютеры и телефоны смотрелись как элементы интерьера из журнала «Архитектура и дизайн». В просторном окне двадцатого этажа розовая, в морозных дымах, с туманными проблесками проспектов, золотом куполов, белой дутой реки дышала Москва. Казалась окутанной паром купальщицей, встающей из крещенской проруби. Посылала в окно кабинета телесный перламутровый отсвет. Сарафанов в удобном кресле чувствовал зрачками, губами это перламутровое сияние. Выслушивал доклад своего помощника по особым поручениям Михаила Ильича Агаева. Тот, не присаживаясь, стоя, заглядывал в листок бумаги с перечнем сиюминутных проблем. Стройный, высокий, с молодым утонченным лицом, золотистыми породистыми бровями, он являл собой тип аристократа с нервной чуткостью тонкого носа, изящной, чуть насмешливой линией губ, серыми умными глазами. Почтение к начальнику сочеталось с благородной независимостью и легкой отчужденностью от персоны, которой вынужден был служить. Именно эта отчужденность занимала Сарафанова. Используя свою проницательность, ценя в Агаеве ум, расторопность, безоговорочную преданность, он пытался понять, что скрывается за этой легкой, непреодолимой завесой — гордыня? Тайная ущербность? Глубинный замысел, куда не было доступа ни единому человеку?
— Звонил Блюменфельд из Еврейского конгресса. Был предельно любезен, даже льстив. Просил напомнить о вашем обещании помочь школе для особо одаренных еврейских детей. Я ответил, что мы выполняем наши обещания.
Агаев спокойно и слегка вопросительно смотрел на Сарафанова, желая убедиться в правильности своего ответа. Сарафанову нравилась эта корректная неуверенность. Помощник знал пределы, в которых ему дозволялось быть самостоятельным, не выступая за границы очерченных шефом полномочий.
