В феврале 1506 года рабочие, раскапывавшие виноградник, вскрыли одну часть Золотого дома и нашли скульптуру. На место были призваны Микеланджело и Джулиано да Сангалло, который взял с собой своего одиннадцатилетного сына Франческо. Позже Франческо вспоминал:
«Когда я первый раз был в Риме, еще молодым, папе [Юлию II] рассказали о находке прекрасных статуй в винном погребе возле Санта-Мария-Маджоре. Папа приказал кому-то скорее позвать Джулиано да Сангалло, чтобы он посмотрел на них. И тот тут же туда отправился. Поскольку в нашем доме постоянно находился Микеланджело Буонарроти и мой отец поручил ему заказ на папскую гробницу, то и теперь он пригласил его пойти с нами. Я присоединился к отцу, и мы отправились. Я забрался туда, где были статуи, и тут мой отец сказал: „Это `Лаокоон`, о котором упоминает Плиний“. Затем, они вырыли большую яму, чтобы можно было вытащить статую. Как только статую стало видно, все тут же начали рисовать и обсуждать древности, и болтать также и о тех, что во Флоренции»[301].
Джулиано да Сангалло не ошибся. Это был тот самый «Лаокоон», о котором упоминает Плиний в «Естественной истории», когда говорит о сотрудничестве художников:
«…как, например, в случае с „Лаокооном“, который находится во дворце императора Тита, произведением, которое должно быть предпочтено всем произведениям и живописи, и искусства скульптуры в меди. Его с детьми и причудливыми сплетениями змей создали из единого камня по согласованному замыслу величайшие художники с Родоса Гагесандр, Полидор и Афинодор».
На самом деле трое скульпторов использовали по меньшей мере семь кусков мрамора, хитро склеив их между собой. Но слова Плиния подстегнули художников Возрождения к тому, чтобы стараться вырезать скульптурные группы из цельного куска мрамора. Лаокоон был троянским жрецом, которого задушили божественные змеи, потому что он предостерегал горожан от того, чтобы затаскивать в город деревянного троянского коня. Вергилий в «Энеиде» вкладывает ему в уста всем известные слова: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Статуя потрясает своей реалистичностью. С невероятной тщательностью выполнена мускулатура Лаокоона и его сыновей, подростков, борющихся с душащими их змеями, пока одна из змей готовится укусить жреца в бок. Это застывший момент величайшего напряжения. Змеиная пасть раскрыта, на лице Лаокоона можно прочитать адреналиновое усилие, боль и отчаяние. Динамичность этой сцены радикальным образом отличалась от той атмосферы, которую старались передать скульпторы XVI века, — атмосферы покоя, созерцательности, равновесия и гармонии. Контрастом «Лаокоону» может послужить «Давид» Микеланджело. Давид неподвижен. Его вес перемещен на одну ногу (этот принцип называется «контраппосто»), праща свисает с плеча, а глаза устремлены на Голиафа, и очевидно, что он еще не скоро швырнет роковой камень.