Из Модены Вазари двинулся в Парму, затем в Реджо, Пьяченцу, Павию и Милан. Во втором издании «Жизнеописаний» целый раздел посвящен новым художественным течениям на севере Италии, в районах Эмилии-Романьи и Ломбардии. Он набросал к нему такое вступление:
«В той части жизнеописаний, которую мы ныне составляем, будет произведен краткий обзор всех лучших и наиболее выдающихся живописцев, скульпторов и архитекторов, работавших в наше время в Ломбардии… не имея возможности изложить жизнеописание каждого из них в отдельности, я считал достаточным перечислить их работы, но я не решился бы за это взяться и высказать свое о них суждение, не увидев их сначала. А так как я в течение двадцати четырех лет, с 1542 года и до текущего 1566-го, не объезжал, как я это делал раньше, почти всей Италии и не осматривал ни упоминавшихся, ни других работ, число которых за это время сильно увеличилось, я решил, находясь почти у конечной цели труда своего, прежде чем я буду писать о них, увидеть их собственными глазами и дать им собственную оценку»[329].
По большей части эту оценку подтверждало и то, что он писал Боргини: Флоренция и Рим в то время представляли собой настоящие центры искусства. Ломбардский художник Джироламо да Карпи, к примеру, жалел, что ранее не бывал в Риме, где мог бы изучить работы старых мастеров, Микеланджело и Рафаэля, а не Корреджо, мастера из Пармы, который обладал приятным мягким стилем, но не владел рисунком — disegno.
Однака настоящая проблема с ломбардцами была глубже. Они происходили от лангобардов, североевропейских завоевателей, пришедших в Италию в VII веке. Их отличали длинные бороды. (Латинское название longobardi указывает именно на эту примечательную черту. Даже ломбардские женщины связывали волосы под подбородком, чтобы они выглядели как бороды, и выходили на бой вместе с мужчинами.) Ломбардцы не были ни этрусками, ни римлянами, ни греками. Тосканцы считали их абсолютными варварами. А Вазари считал, что это видно по их искусству. Девятого мая он писал Боргини из Милана, описывая свои чувства по поводу того, что мы бы назвали готической архитектурой:
«Мы отправились в Павию, и я увидел все те вещи, которые делали готы. Я много посмотрел, но ничего не зарисовал, потому что не увидел ничего стоящего. В понедельник я был в картезианском монастыре в Павии. Великая, стоящая вещь, но сделанная человеком, который не владел disegno. В любом случае, они были усердными, прилагали много усилий и сделали много великого»[330].
Картезианский монастырь в Павии действительно был «великой и стоящей вещью». Его огромный декорированный фасад впечатляет даже тех, кто равнодушен к готической архитектуре. Когда мы говорим сегодня о готике, то чаще представляем себе французские церкви, собор Парижской Богоматери или Шартрский собор, которые датируются тем же временем. Но готическая архитектура Италии формировалась в более солнечной местности. Не было нужды в гигантских окнах, которые ловили бы каждый солнечный луч. Руины римских древностей служили вечными образцами. У зданий вроде картезианского монастыря в Павии и великолепного собора Орвието нет взмывающих ввысь контрфорсов (каменных рук, которые поддерживают стены собора Парижской Богоматери). Кроме того, они облицованы белым, зеленым и розовым мрамором. Витражные окна и статуи имеются, но это связано с античным наследием. Иногда встречается мелкая мраморная мозаика с геометрическим орнаментом. Иногда, как в Орвието, скульптура выглядит очень похожей на классическую.