— Конечно, это тоже верно, — хмыкнул адмирал Ларионов, — но ведь, кроме Букингемского дворца, Вестминстера и улицы Даунинг-стрит, то есть власти явной, существует еще и лондонское Сити, олицетворяющее тайную власть банкирского сообщества; а там ненавистников России — каждый второй, если не каждый первый. Четыре года назад король Эдуард на пару с адмиралом Фишером на волне биржевой паники изрядно пощипали эту шоблу, но до полной победы разума над алчностью еще весьма далеко. Более того — думаю, что банкиры Сити затаили злобу и только ждут момента, когда у них появится возможность для реванша. Например, такой возможностью может стать смерть вашего дядюшки и воцарение его сына, будущего короля Георга Пятого, который как раз относится к числу тех государственных деятелей, которые некритически воспринимают тезис о русской угрозе.
— И что же тогда делать, Виктор Сергеевич, — спросил император Михаил, — сдаваться на милость враждебных сил?
— Ни в коем случае, Михаил, — угрюмо ответил адмирал Ларионов, — мы должны драться, драться и еще раз драться. Только так можно решить наши проблемы. Однако рассчитывать на легкую победу не стоит, и о том же следует предупредить вашего дядюшку с его верным клевретом. Их как раз таки это касается в первую очередь, ибо это они будут ставить свои головы на кон, а мы лишь будем у них на подхвате.
— И это тоже правильно, — кивнул император и тут же с интересом спросил: — Скажите, Виктор Сергеевич, а разве у вас, человека из двадцать первого века, который фанатично ненавидит англосаксов и желает им всяческих зол, не вызывает внутреннего отторжения идея полного замирения с Великобританией и превращения ее в нашего искреннего союзника?
— Совсем нет, Михаил, — ответил тот, — во-первых — фанатизм это не для меня. Я могу быть твердо убежден в пагубности следования зависимым от англосаксов курсом, но в то же время никогда не буду ненавидеть человека только за то, что он англичанин. Будучи человеком военным, я, пока идут боевые действия, буду стремиться истреблять врагов — чем больше, тем лучше; но как только война заканчивается, вместе с ней заканчивается и моя ненависть. Тем более было бы глупо ставить знак равенства между обычными людьми и их правителями. Моя жена не виновата, что родилась в этой семье и этой стране, и я люблю свою жену-англичанку так же искренне, как и Родину-Россию. Нет, фанатизм — это не то слово; скорее, мое чувство можно назвать патриотизмом. В отличие от тех, что называют себя националистами, я хочу добиться счастья для своей страны и своего народа, а не пакостить остальным.