— Лет через десять, — задумчиво сказал Михаил, — я намереваюсь сделать тебя своим Великим Канцлером. Себе я хочу оставить в непосредственное управление только армию, спецслужбы, полицию и МИД, а вот тебе придется тянуть все остальное. Это титанический труд, для которого у тебя пока нет соответствующего опыта. Пост председателя всероссийского общества фабрично-заводских рабочих был для тебя только первой ступенькой, маленьким шажком в преобразовании революционера-нигилиста в лицо первого ранга в имперской иерархии и моего фактического заместителя. И еще. Если со мной что-нибудь случится, то именно на тебя ляжет обязанность Регента Империи, ибо никому из своих родственников я не доверяю так, как тебе. Даже если доверить это дело дяде Сергею, у которого нет своих детей, то любой регент из Романовых, скорее всего, вернет Россию на тот путь, которым она шла при несчастном Ники. Нет, нет и еще раз нет! Именно ты, при поддержке наших товарищей из будущего, должен будешь принять на себя обязанности воспитать моего сына настоящим человеком и при достижении им возраста в двадцать один год передать ему всю полноту власти в Российской империи, которая за время вашего регентства должна стать сильнее, богаче и краше.
— Да ладно, батоно Мишико, — сказал расчувствовавшийся Коба, принимая из рук императрицы чашу с чаем, — жалко, что это не рог доброго грузинского вина, а то бы я сейчас обязательно сказал тост с пожеланием тебе ста лет жизни, чтобы ты дожил до рождения своего праправнука…
Отпив глоток и передав чашу дальше, Коба добавил:
— Но обещаю, что если с тобой случится какое-нибудь непоправимое несчастье, то я стану таким Регентом и правителем Российской империи, что все наши враги еще тысячу раз пожалеют о твоей смерти. И если ты дашь им это понять, то они не то что не будут устраивать на тебя покушений, но начнут сдувать с тебя пылинки, ибо твоя смерть будет и их смертным приговором. Это, как говорится, все, что я могу сделать для тебя лично…
И в этот момент вдруг заговорила молчавшая до того момента императрица Мария Владимировна.
— Господин Джугашвили, — сказала она, склонив голову, — неужели вам с моим супругом недостаточно встреч в его служебном кабинете, чтобы вы потом начали разговаривать о делах и во время чайной церемонии, когда человек должен отрешаться от мирской суеты, открывая свою душу всему прекрасному?
— Дорогая Мари, — вместо Кобы ответила Ирина, — у нас, у русских, есть такой обычай, что если наши мужчины встречаются в отсутствие своих жен, то они начинают разговаривать о других женщинах, а если при этом их жены находятся поблизости, то все мужские разговоры сводятся к политике или к делам. Впрочем, для наших с тобой мужей это одно и то же…