– Что значит увлечена? И чем, собственно, увлечена? Математикой? Литературой? Медициной? Кстати, я предложил ей продолжить практику в клинике. И, ты знаешь, она согласилась. Согласилась без нажима с моей стороны.
– Нет, нет. Совсем не то. Понимаешь… Увлечена – в смысле влюблена.
– Этого ещё не хватало! Она же совсем ребёнок. У неё блестящие способности, которые следует развивать, а не заниматься ерундой. Увлечена! Кем она может быть увлечена? Кругом одни поглотители электронных игр и забав подобного рода.
Светлана Ивановна вздохнула и беспомощно развела руками.
– Возраст? Да она как раз в том возрасте…
– Ты уверена?
– Девочки раньше развиваются. И я себя помню. Как раз в этом самом возрасте.
– Что ты хочешь сказать? – профессор Наев слегка повысил голос, выражая тем самым недовольство услышанным.
– Ты же знаешь про мою первую любовь. Это случилось со мной как раз в этом самом возрасте. В её возрасте. В возрасте Ханы. Именно тогда я пережила свою первую любовь, – улыбнулась мечтательно Светлана Ивановна, довольная вниманием мужа, говорящим о неувядаемых чувствах к ней.
– Только потому, что меня не оказалось в то время рядом, – с шутливой угрозой в голосе произнёс Наев, обнимая жену.
– Ну если бы ты оказался рядом, то и речи быть не могло.
– Так кто же этот шалопай? Этот, извините, сопляк?
– Нет, нет. Мне ничего не известно. Ровным счетом ничего. Она мне ничего не говорила. Я так… догадываюсь, чувствую, и только.
– Ты не ошибаешься? Поверить не могу. Совсем ребёнок.
– Не думаю, не думаю, – сказала Светлана Ивановна, похлопав мужа по руке.
– Хана тебе доверяет. Неужели больше ничего не рассказала? Не могла же она увлечься сверстником? Товарищем по колледжу?
– А почему, собственно?
– В этих молодых людях, с позволения сказать, нет тайны. Девушки в этом возрасте влюбляются исключительно в ореол таинственности, а не в конкретный объект, мелькающий каждый день перед глазами.
– Возможно, ты и прав, – Светлана Ивановна встала и, ойкнув, припала на правую ногу.
– Это ещё что? А говорила – ничего.
– Ногу отсидела, только и всего, – стараясь гримасу боли скрасить улыбкой, сказала жена, поглаживая правой рукой поясницу.
– Все болезни от позвоночника. Пойдём, я тебе массаж сделаю с обезболивающей мазью. И пока запрещаю работу на грядках, Дней пять-семь покой, тепло, обезболивающее, а там посмотрим. И успокоительное. Понервничала небось из-за Ханы.
Профессор Наев своими гибкими, сильными пальцами умело приближался к седьмому грудному позвонку, как затренькала музыка. «Вот так всегда», – виновато улыбнулся он, заботливо укрывая одеялом спину жены и снимая трубку с пояса.