– Буду иметь в виду. До свидания. И ещё раз огромное спасибо. Вы моя спасительница.
– Да ладно уж, – совсем размякла девушка.
– Вы посланы мне самой судьбой! Я вам обязательно позвоню. Мне очень хочется вам и вашей подруге помочь.
Мила помахала рукой, улыбнулась, и её «Кадиллак», развернувшись, поехал в обратном направлении.
Антонина Михайловна зашла в дамскую комнату, переоделась, снова став Антониной, уселась за стойку одного из многочисленных баров, заказала чашечку кофе.
– Что-нибудь ещё? – спросил её бармен – моложавый мужчина средних лет с волосами, покрашенными в фиолетовый цвет, со скучающим видом протирающий салфеткой бокал, и без того сверкающий чистотой. Посмотрев через стекло на свет, он ловко подкинул его и, поймав за ножку, с невозмутимым видом снова принялся протирать.
– Нет. Спасибо. Больше ничего не надо.
– Да, конечно. В самолете хорошо накормят, – хотел продолжить разговор бармен.
– Надеюсь, – вежливо ответила девушка и начала быстро набирать текст для письменного сообщения.
Бармен от нечего делать принялся перетирать следующий бокал. Посмотрев на свет, убедившись в замечательно исполненной работе, он и его подбросил и ловко поймал, не меня при этом позы.
Через час двадцать Антонина, пройдя контроль, садилась в самолет. К чашечке кофе она так и не притронулась.
В ожидании Антонины Хана вся извелась. Она воображала себе невероятно дикие сцены с погоней, захватом и прочими страшилками, коих достаточно насмотрелась в обильном потоке всяческих экранизаций, и только когда пришло известие о скором её (его) приезде, она немного успокоилась.
«Почему я так волнуюсь, так страдаю?» – задавала Хана себе вопрос и не могла на него ответить. Она стояла под душем. Тёплые струи нежно гладили её молодое стройное девичье тело, ожидающее любовных ласк, о которых она вовсе не думала, но оно, тело, знало о ней больше, чем она могла себе позволить по природе невинной чистоты, идеализированных мечтаний, не позволяющих опускаться до естественных проявлений физиологии, свойственных любому человеческому существу. Это противоречие между высокими порывами нравственно созревшей души и проявляющимися волнениями иного – низкого, по её мнению – порядка, не дающими, как прежде, спокойно следовать духовным представлениям о своём предназначении, создавали нервное напряжение, готовое перерасти в болезненный невроз. Из весёлой и озорной девушки она превратилась в задумчивую, погружённую в себя, послушную и дисциплинированную студентку. Она перестала опаздывать на занятия, но на лекциях не совсем воспринимала информацию, постоянно думая о своём.