Але это пойдет.
Но раз уж зашла речь о микросхемах – неужели Але никогда не хочется уединиться?
– Тебе что, нравится, чтобы за тобой и Рокасом все везде следили?
– А что такого? – Ала, наверное, не понимает моего вопроса. – Никто ни за кем не следит, Грита. Все и так всем известно. Ведь мы постоянно разговариваем друг с другом и друг другу показываемся. Кроме тебя. Ты такая тихоня. Тебе помогает терапия?
– Ага.
Может, от странных наклонностей и помогает, но не помогает развивать здоровые: я не размещаю столько постов и не разговариваю столько, сколько полагается, я не живу в транслайфе, и клонов у меня нет. Плохо, плохо. Пока что я только замечания получаю, а когда-нибудь такая небрежность станет серьезным нарушением.
Потягиваюсь.
Пытаюсь представить себе, как звучало бы такое обвинение: Грита обвиняется в творческой небрежности. Она ничего не делала. Не создавала других жизней, не генерировала новостей, не присоединилась к созданию программ и символов, не заботилась о восстановлении здоровья, не заменяла главные органы, не переливала себе кровь, гонялась за неподобающими ощущениями.
– Правда? – Ала сомневается. – Что вы там делаете?
– Сама знаешь.
Теперь все всё знают. Если только хотят.
– Да-да. Но и ты могла бы рассказать.
Я вижусь с терапевтом каждые несколько часов. Она спрашивает, как я. Отвечаю – хорошо. И правда, чаще всего хорошо и бывает. Температура стабилизировалась. Может, на меня подействовал страх перед операцией? Да, страх, потому что мне совсем не хотелось бы оперироваться.
– А как было в первый раз?
– Ничего интересного, – говорю я. – Одного человека увезли.
– Как это – увезли?
– Он отказался от терапии. И с ним что-то случилось.
Ала долго не отвечает. Видно, мысли ее уже где-то в другом месте.
– Наверное, мы с Рокасом обзаведемся потомством, – через некоторое время слышу я.
– Так вы договорились? – спрашиваю.
А мне-то с кем обзаводиться потомством?
– А почему бы и не договориться? У нас одни и те же приоритеты.
– Баскетбол? – Я улыбаюсь.
– Не только, вообще всё. А ты?
– Что – я?
– Думаешь о потомстве?
– М-м-м, нет. – До этой минуты и правда не думала.
Вспоминаю Данину химию – когда невозможно не поцеловаться.
– Почему Рокас? – спрашиваю я. – Что в нем особенного? Таких, как Рокас, тысячи.
– Вот именно. – Она щелкает языком. – Не один, так другой, какая разница.
– Читал новость?
– Да.
– И что думаешь?
– А ты что?
– Думаю, как ты этого избежишь.
Мантас хмыкает в трубку:
– Мне этого не избежать.
– Да, – отвечаю я и не знаю, что еще сказать.
– Вот что я думаю, – наконец говорит он. – Хуже не бывает.