— Таких законов нет, чтобы за простое убийство судить военным судом; да я не виновен, значит, меня не за что ни вешать, ни расстреливать… — ответил Гребенников.
— Но это не простое убийство. Вы забываете, что князь Аренберг состоял в России австрийским политическим послом, поэтому Австрия требует, подозревая политическую цель убийства, военного полевого суда для главного виновника преступления. А это, как вы сами знаете, равносильно смертной казни. Я вас хотел предупредить, чтобы вы спасли свою голову, покуда еще есть время.
— Я ничего не могу сказать, отпустите меня спать, — сказал Гребенников.
На этом допрос пока кончился. Осязательного результата не было, но я видел, что страх запал в его душу.
На следующий день в шестом часу я был разбужен дежурным чиновником, который доложил мне, что Гребенников желает меня видеть. Я велел привести его.
— Позвольте вас спросить, когда же будет этот суд, чтобы успеть, по крайней мере, распорядиться кое-чем. Все-таки есть ведь близкие люди! — проговорил Гребенников. И по голосу его я сразу понял, что не для распоряжений ему это нужно знать, а для того, чтобы узнать от меня еще подробности.
— Суд назначен на завтра, а сегодня идут приготовления на Конной площади для исполнения казни. Вы знаете какие. На это уйдет целый день.
— Ну, так, значит, тут уж ничем не поможешь. За что же это, Господи, так быстро! — с нескрываемым волнением проговорил Гребенников.
Я поспешил успокоить его, сказав, что отдалить день суда и даже, может быть, изменить его на гражданский зависит от него самого.
— Как так? — с дрожью в голосе проговорил Гребенников.
— Очень просто! Сознайтесь, расскажите все подробно, и я немедленно дам знать, кому следует, о приостановке суда. А там, если откроется, что убийство князя было не с политической целью, а лишь ради ограбления, то дело перейдет в гражданский суд, и за ваше искреннее сознание присяжные смягчат наказание. Все это очень хорошо сообразил ваш товарищ Шишков. Он еще третьего дня во всем сознался, только уверяет, что он-то тут почти ни при чем, а все преступление совершили вы. Вы его завлекли, поставили стоять на улице в виде стражи, а сами душили и грабили без его участия… — закончил я равнодушнейшим тоном.
Эффект этого моего заявления превысил все ожидания.
Гребенников то краснел, то бледнел.
— Позвольте продумать! — вдруг сказал он. — Нельзя ли водки или коньяку?
— Отчего же, выпейте, если хотите подкрепиться, только не теряйте времени, мне некогда.
Я велел подать коньяку.
— А вы остановите распоряжение о суде? — снова переспросил Гребенников.