Майор Эмлер издал какой-то сиплый возглас — шок, предваряющий гнев.
— Эти дваждырождённые вконец обнаглели! Жрут даже то, что не съедобно, но только лучшего качества, — попытался он превратить кошмар в шутку, но встретившись со взглядом коменданта, покорно умолк.
Подполковник отвернулся почти тут же, часто заморгав, словно ему что-то попало в глаз. Он быстро направился к двери, подозвав караульного.
— Накормить, — отрывисто приказал он, но когда солдат прошёл внутрь комнаты, пихнув Ранди автоматом в бок, добавил: — Этот ещё не заслужил. Только её.
Когда мы выходили, Хизель уже сидел за своим столом. Обернувшись на самом пороге, я заметила, как он закрыл деревянный футляр и бросил его в урну.
Всё менялось, в то же время, оставаясь прежним в главном. Золотая осень стала чугунной, металлически-блестящей от непрекращающихся дождей. Когда я покидала госпиталь, на деревьях уже не было ни одного листа.
Мы вновь вернулись в свой дом, но на этот раз в роли рабов, а не господ.
Жившие там женщины быстро определили круг моих обязанностей. Ничего нового: мыть, стирать и штопать одежду, прислуживать солдатам. В чём-то стало легче. Здесь было чище, спокойнее, сытнее. В то же время, раненым «чёрным» угодить было проще, чем здоровым. А даже если не угодишь, раненый наорёт на тебя и только, а здоровый непременно стукнет.
С госпиталем меня больше ничего не связывало, но я всё равно старалась показаться там хотя бы на минутку. Ради Наседки, Хельхи и рахитичного малыша Тони, который первые шаги сделал лишь в пять лет. Через несколько дней я уже смотрела на них другим взглядом, отстранённого от их маленького мира человека. Я опять начала замечать это… как они тают с каждым днём. Какая у них — у всех детей-доноров — особенная походка, манера речи, дыхание и взгляд «с того света».
Навестив их пару раз, я начала воровать. А на таком раз поймают — сломают руки, а на второй — отрубят к чёртовой матери. И плевать, что ты у коменданта на особом счету. Хотя это, в самом деле, было так — отношение подполковника Хизеля ко мне было особое. Ранди он явственно невзлюбил, а меня… В приступе гнева он мог ударить, а мог разрыдаться и клясться в пьяном угаре, что перестреляет каждого, кто меня тронул.
Прислуживать лично коменданту я стану только весной. Первые же месяцы я помогала на кухне: чистила овощи, таскала воду, мыла чаны золой. Тяжело, но зато не так голодно: попрячешь картофельные очистки по карманам, немного муки, щепотку соли, придёшь в госпиталь, и санитарки сварят из этого добра суп.