— Оставь его. Помер.
В их глазах я была сумасшедшей. Конечно, могу себе представить… Парень не двигается, не стонет, сам серый и холодный, как могильный камень. Но просыпаясь на следующий день, Ранди был живее всех живых и зачастую выглядел лучше нас.
Из раза в раз история повторилась.
— Ну теперь точно… Отмучался.
— Он просто спит.
— Спит, конечно, вот только не жди, что проснётся. Да ты потрогай, окоченел уже. Хоронить надо. Мало нам бед, не хватало ещё чумы.
— Он спит.
— Не сходи с ума! Тут с такими разговор короткий.
Будить его после того, что он перенёс, было не просто кощунством — преступлением, но я всё равно приподнялась на локте и поцеловала его.
— Эй, Атомный. Посмотри на меня.
— Да подох он!
— Я так боялась, что ты не вернёшься. Почти неделя прошла. Я соскучилась.
Иногда казалось, что открыть глаза ему труднее, чем таскать «чёрных» по минному полю. Но всё-таки это была моя просьба, а не приказ коменданта, и если уж он не имел права ослушаться последнего — ненавистного врага, то с чего бы он стал отказывать мне?
Даже тогда мне было легче думать, что возвращаться из мёртвых его заставляет любовь. Ради войны он бы не стал открывать глаза. Если бы его били, трясли, кричали, он бы не проснулся.
— Скажи… — Он поднял руку. Хотел прикоснуться к моему лицу, сжать запястье, но увидел, что всё моё тело — одна сплошная рана, и поэтому взялся кончиками пальцев за замызганный воротник.
— Я тебя люблю. — Я смотрела в его послушно распахнутые глаза.
— Честно?
— Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю.
— Ещё раз, пожалуйста…
— Пока я тебя люблю, ты не умрёшь. Ты никогда не умрёшь. Ты бессмертен.
Свидетельница внезапно охватившего нас кратковременного безумия сбежала, буквально вылетела за дверь. Трудно сказать, что её напугало больше: упрямое желание Ранди жить назло её мнению или же моя бесстыжая любовь? Всё это вкупе? Согласна, картина была дикая…
Но с тех пор каждый раз, когда Ранди возвращался и падал замертво, я тащила его к кровати не одна. Лютая ненависть местных ко всем неприкасаемым, особенно тем, кто состоял на службе армии Ирд-Ама, не распространялась на него. Потому что довольно скоро женщины начали замечать: когда Ранди рядом, их не смеет ударить ни один солдат. К нам вообще старались не подходить. Потому что многие видели Атомного в деле. Потому что те, кто не видел, наслушался тех, кто видел.
Даже такого, шестнадцатилетнего, истощённого, «карманного», его боялись. Боялись по-особенному, не как зверя и не как человека, а как что-то, лежащее за пределами их понимания. И хотя комендант держал рот на замке, опасаясь, что слухи доползут до высшего командования, и его лишат новой игрушки, о Ранди уже через несколько недель знала вся Рача.