Через мгновение этот тяжёлый, жесткий кулак врезался в мой живот. Комендант бил без замаха, но сильно, так, что казалось, желудок встретился с позвоночником. Я повисла на чужой руке, а когда подполковник сделал шаг назад, упала на колени. Что больше всего обижало в этой ситуации? Не сам удар и его подлость, а то, что из-за него мне пришлось распрощаться с только что съеденным ужином. Боль — пустяк, она ничего не стоила, тогда как еда была для нас дороже золота. А такая еда… Я понимала, что подобный шанс мне может больше не выпасть никогда в жизни.
— … отучишься бить тарелки, — раздался голос подполковника. — Позволишь себе такое на приёме при госте… Не думай, что пожалею.
Не то чтобы я на что-то надеялась…
Хизель упал в кресло, из-под которого выполз кот-подлиза. Запрыгнув хозяину на колени, он подлез под его руку, одинаково щедро расточающую боль и ласку.
— Убери это безобразие, — отрывисто приказал Хизель, устало закрывая глаза. — Пошевеливайся!
Ладно, спасибо хоть, что не языком.
Ранди начал курить. Это ещё не «Вторая трагедия всей моей жизни», но её преддверие.
Это обнаружилось случайно, я не была к подобному готова, поэтому едва не потеряла сознание от одного лишь его вида с сигаретой в зубах. Он тащился домой, едва переставляя ноги, из последних сил втягивая в себя дым ртом и носом, словно с некоторых пор чистый воздух стал для него ядовит.
Остановившись на крыльце, он сделал последнюю глубокую затяжку и, как будто мог почувствовать мой взгляд, обернулся. Окурок, который уже оставлял ожоги на его губах и пальцах, утонул в луже. Вёдра, которые я тащила от колонки с соседней улицы, выпали у меня из рук. По улице разлетелся дребезг, на который обернулись солдаты, отыскивая взглядом возмутителей спокойствия… и тут же отворачиваясь.
Мокрая по пояс, я стояла там и смотрела на Ранди. Он же задержал дыхание, боясь сделать выдох и, тем самым, расписаться в своём преступлении. Мы играли в гляделки с минуту, пока Ранди не сдался, с наслаждением освобождая лёгкие от дыма.
Сигареты — местная валюта. Сигареты можно было обменять на всё, что угодно, но не всё, что угодно, можно было обменять на сигареты. Их никогда не продавали и не покупали пачками — исключительно поштучно. И вот вопрос: как Ранди до сих пор не помер, если половину своего пайка он отдаёт мне, а вторую половину меняет на эти самые проклятые сигареты?
— Похоже, ты не только носишь на себе врагов, — начала я без должного приветствия. Вот он, стоял передо мной: скорее полумёртвый, чем полуживой, усталый, долгожданный, а всё, что мне хотелось — причинить ему хоть каплю боли. — Ты ещё носишь на себе их запах. Причём это делаешь по своей воле и, видно, с удовольствием! Провонял до костей их гадкими сигаретами!