— Все на борт! — спустя какое-то время махнул нам капитан, удовлетворенный объяснениями.
— Приезжай, — сжала меня в крепких объятиях Тисси. — С тобой весело.
— Постараюсь, — не стала я ничего обещать, не зная, где окажусь в следующий раз. В данный момент можно было планировать лишь отсутствие каких-либо планов.
Меня перенесли на судно. Вагердов оставили на попечение Рева и Тэна. И мы отплыли.
Я стояла, зажатая двумя мужчинами, смотрела на удаляющийся берег и думала о том, что мне еще преподнесет судьба.
— «Ты справишься, — заверил меня внезапно появившийся Хаос. — Нет ничего в этом мире, способного противостоять воле и упорству»
— «Есть, — буркнула я в ответ. — Два осла, что стоят рядом»
— «Возможно, — хохотнул бог. — Но не торопись судить, ребенок».
— Маруся, — притиснул меня к себе Эмилио. — Завтра ты познакомишься с моей семьей. — Глянул тепло на меня своими невозможно аметистовыми глазами-озерами: — Д ля меня очень важно, чтобы ты им понравилась.
— Понимаю, — ответила я. — А для меня важно, чтобы они понравились мне.
— А то что? — насторожился Филлипэ.
— Ничего, — пожала я плечами. Толку все шовинистам и баранам объяснять? — Эй, куда вы меня потащили?
Но кто б меня спрашивал?
Дальше в полумраке маленького кубрика началась эпопея «Трое в лодке, не стесняясь собаки», но эта часть жизни в мире с ненормальной рождаемостью так мне надоела, что я на этот раз о ней умолчу.
Нет! Не умолчу!
Когда в тебе сразу двое — молчать не хочется. Хочется орать. Что — неважно. Или «уйди, противный, ты мне внутри мозоль натер!» или «Не останавливайся, давай еще!». Я орала и то, и то поочередно.
Мои партнеры решили играть в этот день роль льда и пламени. Эмилио на фоне предельно, необычно жесткого Филлипэ, казался мягким и покладистым, но когда я подняла глаза на своего «светлого» мужа, то чуть не испугалась. Глаза убийцы. Светлые глаза убийцы с то расширяющимися, то сужающимися черными точками зрачков. Словно ядовитая змея перед самым броском, дикий зверь перед тем, как кинется грызть горло.
Я так и не поняла, на кого сердились Эмилио с Филпипэ, но точно не на меня. В этот раз они были нежны до умопомрачения, но держали меня крепче крепкого, под звуки мерной качки и ударов весел, передавая меня друг другу и постепенно раздевая.
Когда на мне практически ничего не осталось, я осталась в бесстыдно расстегнутой спереди мужской рубашке. Меня положили спиной на лавку, голова легла на колени Филпипэ, а Эмо взялся со всем пылом изголодавшегося за пару дней мужчины доводить меня до состояния несопротивления. Сначала меня обтерли слабым розовым уксусом. Не скажу, что в восторге, но какой ни есть — а все-таки антисептик. Потом долго и тщательно вытирали льняным полотенцем, попутно вылизывая некоторые части языком.