— Согласен, — говорит Тюленин, — влиться без остатка в ваши ряды. Прямо сейчас готов, только дайте мне задание! Спасу нет, как хочется. Я его быстро на чистую воду — он у меня еще запоет!
— Николай Федорович, — вдруг насторожился Груздь. — А вы случаем не того?
— Чего — того? — не понял Тюленин.
— В своем ли хоть уме будете? Нам нужны только люди в уме. Иначе что о нас подумают?
— Да вы что! — бросился успокаивать Груздя Николай Федорович. — Как вы могли подумать! Да как мне не быть в своем уме? Если не я буду в своем уме? Это явно чья-то провокация! Я категорически протестую! Вы же меня знаете. Лучшие свои годы положил на алтарь отечества. У меня шесть благодарностей с занесением в личное дело и множество устных поощрений. А что на пенсии — каждый может выйти на пенсию. Сегодня работник по трудовому договору, а завтра — никто, пенсионер без персональной пенсии. И взять с тебя нечего. Ты — обуза. Я обузой быть не желаю! У меня сил и энергии некуда девать. У меня, чтобы вы знали, степень научная! Диссертация у меня по космонавтике!
Вот это да! Вот он и проговорился!
— Чего, чего? — возбудился Груздь, — какая еще космонавтика! А ну-ка выкладывай!
И Николай Федорович выложил все как на духу. Какую диссертацию в свое время писал, что исследовал — тема секретная. Оппоненты — коллеги Груздя, хотя в галифе ходили, однако интересовались наукой. Странно, однако. И этот тип имеет отношение к событиям, что уже произошли и которые определенно должны произойти. Груздь лишь внимательно слушал, о чем говорил Николай Федорович.
Никто не знал, что за пациента доставили в клинику. Молодой мужчина, крепкий физически, лишь взгляд мог натолкнуть на мысль, он что-то пережил. Приставили к нему и наряд — в коридоре вечно сидел военный. И персонал должным образом обучили — бумагу приказали подписать, чтобы лишнего не болтать, а докладывать всякий раз, если чего случится. Однако не случилось — пациент молчал как партизан, а спрашивать — велено не было. От чего лечили — непонятно. Отчетность — великая сила. Книга пациента увеличивалась с каждым днем. Вскоре завели еще один том, затем третий, четвертый. Охрана скучала и ее сняли. Пациент тоже скучал — сидел и днями что-то рисовал. Говорят, время лучший лекарь. Сколько прошло времени — трудно сказать. Пациента выписали. Пришел мужчина с большими усами, собрал немногочисленные вещи пациента и куда-то его увел.
— И что? — спросил немного растерянный Груздь, — к чему вы мне это рассказали?
— Как к чему? — воскликнул Николай Федорович. — Это же был Харламов! Первый в истории человечества космонавт!