Кстати, работа машиниста «атомного паротяга» хоть и считалась высокооплачиваемой, но, по сути, это был билет в один конец. «Тяни лямку – пока не выроют ямку!» Постоянный повышенный радиационный фон вместе с ужасным уровнем медицины на территории Украины очень быстро приводили машинистов таких локомотивов к мучительной смерти от лейкемии или от различных злокачественных опухолей. Но на место одних живых мертвецов приходили другие отчаявшиеся найти нормальную работу. Так что в данном случае кадровый вопрос решался естественным отбором – в прямом соответствии с теорией так называемого социал-дарвинизма. Это учение стало официальной политикой продажных киевских властей после страшной и кровавой зимы 2014 года.
Парадокс «незалежной и достойной» Украины нового времени: чтобы элементарно согреть такие города, как Киев, Днепропетровск, Запорожье, приходилось возить купленный за валюту у ДНР уголь из Донбасса на атомных поездах! Было заметно, что, даже несмотря на атомную тягу, локомотив с трудом тащит длиннющий и явно перегруженный состав с углем. К тому же радиоактивный пар оседал на самом угле, а потом он сжигался на ТЭЦ в Киеве, Днепропетровске, Запорожье, Житомире, Виннице. А дым от сгоревшего «уголька с приправой» из радионуклидов оседал «фонящим» смогом на эти и другие украинские города. Такова была цена «майданной» свободы и демократии.
После того как стальная сколопендра, гремя стальными сочленениями и дыша ядом, скрылась за дальним поворотом, бронированный донецкий «Носорог» выдвинулся из засады. Никто из экипажа наружу не выходил, броневик прошел на некотором расстоянии от железнодорожного полотна, определяя с помощью дозиметрических приборов безопасный уровень радиации.
– Вот тут более-менее нормально, – решил Александр Соболев и отметил место на карте. – Нужно проскочить этот участок на максимально высокой скорости, чтобы не «хватануть» лишних рентген.
– Машину нужно будет в какой-нибудь пруд отогнать и хорошенько покататься по воде, чтобы смыть лишние радионуклиды, – заметил Сергей Бродяга.
– А как же, так и сделаем, – согласился капитан Соболев.
По пути «Носорог» форсировал вброд несколько небольших речушек. Течение смыло лишние рентгены с корпуса броневика. Остановились на небольшой привал, сняли противогазы и герметичные комбинезоны.
Медик отряда неожиданно процитировал по памяти довольно внушительный отрывок:
– «Он остановился, прислушиваясь. Где-то в глубине чащи раздавался монотонный глухой рокот, и Максим вспомнил, что уже давно слышит этот рокот, но только сейчас обратил на него внимание. Это было не животное и не водопад – это был механизм, какая-то варварская машина. Она храпела, взрыкивала, скрежетала металлом и распространяла неприятные ржавые запахи. И она приближалась… Максим пригнулся и, держась поближе к обочине, бесшумно побежал навстречу, а потом остановился, едва не выскочив с ходу на перекресток. Дорогу под прямым углом пересекало другое шоссе, очень грязное, с глубокими безобразными колеями, с торчащими обломками бетонного покрытия, дурно пахнущее и очень, очень радиоактивное. Максим присел на корточки и поглядел влево. Рокот двигателя и металлический скрежет надвигались оттуда. Почва под ногами начала вздрагивать. Оно приближалось. Через минуту оно появилось – бессмысленно огромное, горячее, смрадное, все из клепаного металла, попирающее дорогу чудовищными гусеницами, облепленными грязью, – не мчалось, не катилось – перло, горбатое, неопрятное, дребезжа отставшими листами железа, начиненное сырым плутонием пополам с лантанидами, беспомощное, угрожающее, без людей, тупое и опасное – перевалилось через перекресток и поперло дальше, хрустя и визжа раздавливаемым бетоном, оставив за собой хвост раскаленной духоты, скрылось в лесу и все рычало, ворочалось, взревывало, постепенно затихая в отдалении