И, чтобы помочь, ему предстояло ее укусить. При этом не отравив еще сильнее.
Это была почти непосильная задача. Вот почему таким способом никогда не удавалось спасти еще ни одну женщину во время рождения дитя. По мнению медиков, яд отца для матери вполне мог бы послужить антидотом. По крайней мере, в теории. Но еще ни один мирай не мог испытать возбуждения, глядя, как в муках рожает и умирает его женщина.
Торриен закрыл глаза, коснувшись волос девушки. Мягкие и светлые, как снег, они рассыпались по шелковой подушке, успешно конкурируя с ее белизной.
Он двинулся чуть вперед, проникая хвостом между ее раздвинутых ног, чтобы оказаться к ней еще ближе.
В человеческое обличье он не возвращался. Это слишком опасно. Контроль над собой в более слабом и уязвимом облике был гораздо более тяжелой задачей. А ему требовалась вся сила воли, чтобы успокоиться и не думать каждую секунду о том, что его Рубин вот-вот может расколоться и рассыпаться на драгоценные осколки.
Погибнуть.
— Иллиана, — тихо позвал он, склонившись к ней и упершись в нее лбом. Закрыл глаза, вдыхая такой знакомый и любимый запах. — Моя Илли…
В этот момент девушка вдруг пришла в себя и открыла глаза.
— Тор… — сорвалось с ее губ тихое. Еле слышное.
Он взглянул в ее глаза и неожиданно встретился с горящим внутри них пламенем.
Щеки девушки снова вспыхнули на бледном лице.
— Тор, мне так… горячо. Я как будто горю изнутри, — прошептала она.
— Так и есть, — ответил Торриен, сжимая челюсти. — Прости, что не остановил их. Не смог.
— Это ведь не твоя вина, — прошептала она, словно говорить громче было сложно. — К тому же ты все-таки меня спас…
Торриен болезненно скривился, но ничего не ответил. Каждое ее слово резало его не хуже остро заточенного кинжала.
В этот момент она вдруг подняла руку и коснулась его лица. Обхватила ладонями и резко притянула к себе, впиваясь в губы слабо, но жадно. Несмело лаская его горячим языком, отчего перед глазами на миг помутилось.
А затем вновь откинула голову на подушку и жалобно проговорила:
— Я так хочу тебя… но не хочу заниматься любовью после этих укусов…
В этот момент она попыталась сжать ноги, дернулась и тихо захныкала. Повернула голову, чтобы не смотреть на мужчину, и прикусила губу.
Торриен понял, что Иллиана не осознавала своего состояния. Очевидно, ей казалось, что опасность миновала и, раз она до сих пор жива, значит, укусы жрецов ее не отравили.
Лгать было неприятно, но царевич не собирался раскрывать девушке правду.
Иллиану почти трясло. На бледной коже выступила испарина, делая ее жемчужной, фарфоровой, похожей на драгоценность.