Люси появилась у нас благодаря маминой любви к южной кухне. Я проводил летние каникулы на Юге, у своей тети, когда мама написала ей письмо с просьбой найти для нее цветную женщину, которая умела бы хорошо готовить и согласилась бы приехать в Нью-Йорк.
Обшарив всю округу, тетя остановила выбор на Люси. Ее кожа была темно-оливковой, а лицо более утонченным и светлым, чем у большинства негров. Она была высокой и в меру округлой. Люси преподавала в школе для цветных детей и обладала врожденным, а не почерпнутым из книг умом, она являла собой человека от земли с глубоким пониманием и сочувствием ко всему живому. Как большинство негров с Юга, она была очень религиозна, у меня и теперь перед глазами стоит картина: Люси сидит на кухне, читает Библию и заявляет мне со всей серьезностью, что она – «чадо Божие».
Итак, мы заполучили Люси, и в то сентябрьское утро, когда она вышла из поезда на Пенсильванском вокзале, в ее глазах светились гордость и триумф. Позже она призналась мне, что всю жизнь мечтала поехать на Север и, как она выразилась, «пожить по-человечески». Тем утром Люси верила, что больше никогда в жизни не захочет увидеть края Джима Кроу[3] с их фанатичной покорностью с одной и жестокостью с другой стороны.
В те времена мы жили в квартире на Риверсайд-драйв. Из наших передних окон открывался превосходный вид на реку Гудзон и парк «Палисады», который возвышался на фоне неба на противоположном берегу. По утрам отвесный частокол его обрыва напоминал строй герольдов, приветствующих зарю, а по вечерам, на закате, когда вода окрашивалась малиновыми тенями разных тонов, каменные столбы сияли волшебным светом, подобные стражам древнего мира.
Иногда на закате Люси садилась перед окнами и восторженно наблюдала спектакль угасания дня в величайшей из метрополий мира.
– Ох-ох! – восклицала она бывало. – Если бы только мама и Джордж могли это увидеть!
Поначалу ей нравились яркие огни и городской шум. Почти каждую субботу она возила меня на Бродвей, и мы ходили на театральные постановки. Она была без ума от водевилей, а живая неоновая реклама жвачки «Ригли» сама по себе казалась ей целым представлением.
Мы с Люси проводили очень много времени вместе. Иногда после школы она помогала мне делать домашние задания по математике, она хорошо знала школьную математику и читала огромное количество стихов, но ничего не знала о поэзии – ей просто нравилось звучание поэтических строк, и иногда она угадывала чувство, стоящее за той или иной из них. Именно во время одного из таких чтений я впервые осознал, как она на самом деле тоскует по дому. Стихи о Юге она читала прекрасно, с исключительным сопереживанием. Ее мягкий голос звучал нежно, с глубоким пониманием, и, бросив на нее в этот момент быстрый взгляд, я замечал порой слезу, блестевшую в изысканной черноте негритянских глаз. Но если я заговаривал об этом, она смеялась и пожимала плечами.