Впрочем, стоп. Метнулась смуглая женщина между… седьмым и девятым бараком. Только не в один из этих бараков она не вошла, проскользила куда-то дальше.
Дальше…
А дальше наш третий барак… Наш барак, в котором я с начала срока и обитаю, и за ним уже тройной забор лагерный с запретной. Понятно, для неё всё это — не препятствие, не помеха. Возможно, она сквозь эти заборы ещё куда-то по своим заботам неотложным двинулась. Например, к соседям нашим в «трёшку». «Трёшка» — это колония номер три. Тоже зона. Только общего режима. И там наверняка у неё дела есть. И оттуда в пластиковых чёрных мешках кто-то регулярно на последний этап отправляется.
А, если всё-таки никуда с территории нашего лагеря она не делась?
Неужели…
Неужели в наш третий барак юркнула? Что ей там делать? Она же просто так не приходит. Она же непременно за кем-то наведывается. Вот только за кем?
В таких переплётах каждый эгоистом становится, каждый в первую очередь о своей судьбе заботится. И трусость при таких раскладах понятна, а потому и простительна. Да и нет здесь никакой трусости. Какая трусость, когда вопрос о жизни человеческой. И я тут — не исключение. Вдруг меня высматривала эта смуглая, нездешних кровей, дама?
Вот здесь-то встаёт ребром в памяти, и больше уже не забывается, что появилась в последнее время непроходящая вязкая усталость, что постоянно чувствуется в основании горла комок, который вроде бы и не сильно мешает, но который и проглотить не получается. А ещё так бывает, что ни с того ни с сего перестаёт хватать воздуха, как будто кто во внутрь железяку ледяную вгоняет и не спешит вытащить. Потому и не вдохнуть, не выдохнуть.
Как приложение иллюстративное, жутковатое и совсем бесплатное: иногда, будто со стороны, картинки в сознании возникают. Про собственные внутренности, про ливер, как здесь говорят, свой.
Словно изнутри с помощью какой-то хитрой камеры я вовнутрь себя заглядываю, а все органы, что там, в сырых потёмках, находятся при этом, нисколько не смущаясь, своей жизнью живут: кто пульсирует, кто вздымается, кто просто колышется. Тут и лёгкие, куревом в очень тёмный цвет окрашенные. Каким им ещё быть, когда с малолетства смолю. Когда при фарте, понятно, фильтровые, а когда без особых возможностей, или на зоне, как сейчас, то «Приму». Слава Богу, выпускают ещё и в цене не сильно прыгнула. Тут и печёнка, верно, разбухшая, известно на каких фронтах утруженная. Тут и сердце моё, моей же жизнью загнанное. То сердце, что порою как бешеное молотит, а порою, как на издыхании, от одного стука до следующего с немалой натужной паузой работает. Иногда даже кажется, будто ощущаю, чем там, в сырых потёмках пахнет. Так на мелгородской пересылке, где вместо окна — форточка крошечная, и где на каждый шконарь по три человека приходилось, пахло.