Вспомнилось, что в подобных случаях надо креститься, надо читать молитву.
Вспомнилось… Надо…
Кстати, «Отче наш» я ещё в Бутырке выучил. Как-то так, само-собой, по естественной потребности, без надрыва и принуждения. Только почему-то не вскидывается рука для самого правильного жеста, не шепчутся самые нужные слова. Зато резко вспомнилось, что висит на шее на простеньком шнурочке алюминиевый крестик, и что этот крестик я сейчас чувствую не кусочком кожи, с которым он соприкасается, а всем своим телом, точнее — собой, целиком. И никакого даже намёка на то, что я в чём-то неправ, в чём-то ошибаюсь.
Опять где-то далеко, в закоулках сознания мелькнули какие-то кусочки из русской литературы. Конечно, прежние великие: Достоевский, Гоголь, тут же Булгаков и кто-то из современных, ещё без имени, но настырные, уже успевшие отметиться.
И сразу же следом что-то среднее между окриком и очень вкрадчивой установкой шепотом:
— Они — там, ты — здесь…
«Там» — абстракция… «Здесь» — пронзившая каждую твою клеточку душная и склизкая реальность…
Незатейливая эта информация не от собеседника своего незваного это исходила, а внутри сама по себе как-то рождалась.
Там же и почти ядовитое возникло и вдогон пристроилось:
— Один падучей страдал, выходит, с головой не дружил… Другой просто напрочь рехнулся… Третий, как говорят, душу на гениальность променял… А современные? Что с них… Кто-то только курнувши пишет… Кто-то пидор откровенный… Кто-то просто пыжится, из себя литератора воображает, вымучивает…
В сторону литературу! Даже великую! Не всегда она палочкой-выручалочкой служит…
Палочкой-выручалочкой — нет, а вот соломинкой, за которую хватаешься, когда не за что кроме хвататься, — это, кажется, тот самый случай!
Ещё в Бутырке внезапно и необратимо понял: надо писать, только этим мне здесь спастись и выжить! Начал что-то на оборотных сторонах казённых мусорских бумаг кропать. Нечто среднее между дневником — каждодневной тягостной хроникой собственной беды и скелетиками будущих рассказов. Себя убеждал: будет книга, выйду — издам… Опять же внушал, будто это — главный нынешний смысл жизни, будто ради этого и корячиться выживать надо, будто это и выжить поможет, той самой соломинке сподобится…
Не получилось об этом додумать. Собеседник мой незваный и нескромный снова вклинился. Не перебивал, не повышал голоса, а именно вклинился, ввалился, растолкал и отодвинул все мои мысли и соображения.
— И здесь Ты ошибся! Кому сейчас твои страдания-мычания нужны? Кого это задевает-трогает? Разве это важно для тех, кто с тобою рядом здесь? Для большинства из них главное, чтобы было «закурить-заварить». А тех твоих соотечественников, что на воле, совсем другие штуки волнуют. Одних — как ранее нахапанное за бугор переправить, и самим следом рвануть. Других — просто как с ближними своими с голоду не сдохнуть. И тут ты тут со своими внутренними исканиями. Смешно… Да и кто нынче возьмётся издать? Сегодняшней литературой правит рынок. Главное — оборот, прибыль! Разве ты можешь гарантировать, что твои будущие книги, как горячие пироги раскупать будут?