И вновь смена кадра, на этот раз быстрее, и Денис увидел разрушенную множеством снарядов и пуль комнату. Среди дырявых стен, разбитой мебели и вставшего на дыбы пола лежали мертвые тела. Денис насчитал троих: один в бледно-зеленой гимнастерке, ставшей от гари и сажи почти черной, и двое в темно-серых кителях.
«Русский и два нациста», – решил Денис.
Один из «мертвых» зашевелился и, приподнявшись, на руках, перевернулся на спину. На запачканной кровью петлице расположились две буквы S, стилизованные под молнии. Исцарапанное лицо было искажено. Выпученные глаза смотрели вверх на подошедшего Анку. Последний мимолетом взглянул на умирающего эсэсовца, с каменным лицом проговорил свое послание, тотчас развернулся и двинулся прочь.
Денис чувствовал, что «фильм» перед его глазами начинает ускоряться. Эпизоды становились короче, мелькание лиц набирало скорость. Перед его глазами проносились войны, несчастные случаи, катастрофы, убийства. Женщины, мужчины, дети, старики, больные и здоровые. Смерти, смерти, смерти. Несправедливые и в то же время справедливые. Закономерные.
Прежде чем мелькание превратилось в бесконечный неразборчивый поток образов и линий, Денис успел заметить еще одну картину. Перед ним на секунду появилась кабина самолета. Частично прикрытые креслами пилотов сотни приборов жили своей жизнью: стрелки двигались, лампочки мигали. В левом кресле сидел человек, но это был не пилот – он был в костюме. Денис мог разглядеть короткую аккуратную бородку и большие очки на смуглом лице. На приборах между сиденьями пилотов лежал уже знакомый предмет – белый конверт с красными буквами. Картинка расплылась, но Денис успел увидеть то, на что смотрел этот человек: два стремительно приближающихся небоскреба, один из которых был объят огнем.
Когда переизбыток информации, казалось, готов был взорвать голову изнутри, мельтешение прекратилось. Денис вновь оказался в темноте, но через секунду понял, что это не совсем так. Постепенно его глаза привыкли, и он смог разглядеть безлунное небо с бегущими черно-синими пятнами облаков и тропинку, вьющуюся через небольшую полянку с левого нижнего края экрана к середине и вглубь. Тут и там росли редкие чахлые деревца. Сильный ветер поднимал в воздух сухие ветви и листья.
По тропинке медленным и тяжелым шагом двигался скелет, облаченный в плащ, более напоминающий рваные бесформенные лохмотья. На опущенном вниз черепе, повернутом к Денису в профиль, висели кусочки плоти, которые вот-вот готовы были осыпаться с голых костей. Ярко-белые волосы развевались от ветра, и казалось, что вокруг черепа пробегали беспокойные волны. В костлявой руке скелет сжимал серп с почерневшей ручкой и проржавевшим изогнутым лезвием. Полы плаща при каждом порыве ветра задевали мелкие зубцы лезвия. Во второй руке существо держало поводья, ведя за собой два лошадиных скелета. Вытянутые черепа с пустыми глазницами и без ушей совершенно не были похожи на лошадиные головы. Внутри массивных грудных клеток не было ничего – Денис подумал, что при свете он смог бы разглядеть между ребер землю. Кости, которые, казалось, крепились между собой так непрочно, что в любой момент могли посыпаться, как кегли, медленно перемещались, ведомые Анку. Позади них, покачиваясь из стороны в сторону на шатающихся деревянных колесах, двигалась телега. Керосиновая лампа, висевшая на той стороне борта, которую видел Денис, давала настолько слабый свет, что могла осветить только саму себя и маленький участок деревянного борта.